Иоахим Новотный - Избранная проза

— Да это новый метод! — вскричал господин Зайферт. — И утонченный. Вы просто обязаны его описать.

Ханна улыбнулась.

— Все довольно просто, — сказала она. Алкоголь начал кружить ей голову. Рассказ получился неожиданно легким. — Например, девятка, она спасла мне жизнь. Я еще ходила в школу, мне было шестнадцать. Или семнадцать? Вошел пастор и стал отсчитывать. Ты, ты и ты. Я оказалась последней, девятой. Остальные остались в школе до обеда. Потом их накормили супом из кухни для прислуги и отправили на господское поле. Мы-то гнулись на церковном, на обед нам дали кислый творог. У меня и сейчас рот сводит. Но это все же лучше судорог, которые достались другим. В поместье сварили обед из конины — купили у мясника, торговавшего несортовым мясом. Конина оказалась испорченной. Через день девять самых слабых детей умерли.

— Счастливое число, — сказал господин Зайферт, — воистину.

— Или четверка, — продолжала Ханна, — возьмите четверку. Она из времен, когда я жила в прислугах. Я батрацкая дочь, родители отослали меня в Пенциг на заработки сразу, как только сил у меня стало достаточно, чтобы приподнять чугунок. Большой дом, большое садовое хозяйство. Сын хозяина сразу положил на меня глаз и одними взглядами не ограничился. Уже в первый месяц он трижды прижимал меня в углах. На кухне, в салоне и в гладильной. «Малютка, пойдем станцуем чарльстон!» А я была на голову выше, вот и схватила его за волосы, оторвала от себя. Но как долго могло это продолжаться? Набралась духу и попросила милостивую хозяйку отпустить меня в город. Мне положено было по контракту. Смотри не прошляйся, сказала она мне. Но разрешила. Я сразу в танцевальный зал, стою, осматриваюсь. Думаю: будет у тебя ухажер из простых, отстанет от тебя молодой хозяин. Да вот беда: все молодые люди уже вроде разобраны. Кроме одного, а он мне не понравился. Не танцует и смотрит неотрывно. Пялься, думаю, пялься, ко мне не пристанешь. Жердь жердью, грудь узкая. Но глаза такие карие. Длинные пальцы, кружку держит — будто играется с ней. Меня так и обдало жаром, потом холодом. Выскочила я из зала. Перебрала в голове все советы моей хозяйки и обратно вернулась. Проходя, взглянула на войлочную подставку под его кружкой, на ней уже три метки. Ну, думаю, четвертую можешь еще выпить, но если и потом не пригласишь, то прошляюсь я, как говорит хозяйка, где-нибудь в другом месте. И что бы вы думали? Он заказывает четвертую кружку, опрокидывает ее одним махом и направляется ко мне. И в это время заиграли вальс.

— Какое совпадение, — сказал господин Зайферт.

— Счастье, — возразила Ханна. — Мне такой и нужен был. Его звали Альберт — имя мне понравилось — он работал на заводе и неплохо зарабатывал. Он стал потом моим мужем.

— Подумать только, — произнес господин Зайферт, — а я на мгновение подумал, что четверка возникла из другой ситуации. Вы упомянули салон, кухню и гладильню. Все это хорошо, но немного опасно, не так ли? Такие истории чаще кончаются в каморке у служанки.

— Не у меня, — ответила Ханна, — не у меня. Я отворила дверь, когда постучал молодой хозяин. Только постель была уже занята.

— Вот это дельно, — похвалил господин Зайферт, — иногда и молодость делает зрелый выбор. Раз уж мы заговорили о цифрах, хочется надеяться, что вы не забыли и секс? [5] Игра слов, основанная на одинаковом звучании латинского sex — шесть и немецкого der Sex — секс.

Улыбка мгновенно сошла с лица Ханны. Теперь она сидела очень прямо, откинувшись как можно дальше от стола. На перемену настроения мог повлиять и алкоголь.

— Должна вас разочаровать, — ответила она с ледяным достоинством.

Но господин Зайферт не хотел менять тему разговора. Он взял лотерейный билет и принялся рассматривать его в свете газового пламени.

— Двадцать четыре! — воскликнул он. — Сделайте одолжение, объясните еще и этот номер.

Ханна хрипло рассмеялась.

— Вряд ли это окажется для вас лакомым блюдом, — сказала она тихо. — Это дата, день, которого я никогда не забуду. Летом нам пришлось покинуть город, я имею в виду летом сорок пятого. Далеко за Нейсе я не ушла, потому что Манфред, мой сын, переболев одной болезнью, сразу заболел другой. Нас приютил один крестьянин, он пустил нас в кухню, где готовили корм скоту. Жили буквально на бобах и при лучине. Манфред спал в корыте, из которого некого было кормить — свиней давно съели. Я накрывала мальчонку лошадиной попоной. Его так трясло, что корыто могло перевернуться. Я подкладывала под корыто поленья. Я не знала, чем он болен — корью, скарлатиной или сыпным тифом, я только выла и думала, что сын умирает. Мы жили не в деревне, дома были разбросаны по лесу, и врач не успевал обойти всех. Но мой Альберт нашел нас. Распахнулась дверь, и вот он стоит на пороге. Отощавший, щетина до глаз. И глаза не карие, а желтые. Я повисла у него на шее. «Как ты только нас нашел?» Он махнул рукой, на горле заходил кадык. Но начал рассказывать. Как отступал с фольксштурмом сначала в Саксонию, потом в Богемию и, наконец, в Баварию. «Ты не думай, я и выстрела не сделал, мы только драпать успевали». А когда стали расходиться, он не знал куда. Пошел наугад, все время на восток. Шел ночью и днем, больше ночью. Подался в Гёрлиц, к брату, но тот знал не больше, чем служба розыска пропавших. Только то, что мы живы. Он пошел от брата на север, к Хайде. И спрашивал, спрашивал по дороге. И набрел на след — через четыре недели поисков. «Какое у нас сегодня?» — спросил Альберт, завалился на подстилку и сразу заснул. Двадцать четвертое, взвыла я от счастья, сочельник! Но он уже спал. Тогда я провела пальцем по печной заслонке и написала дату сажей у него на лбу.

— Не может быть! — У господина Зайферта отвисла челюсть.

— Истинная правда, — сказала Ханна примиренно, — сегодня это кажется невероятным, но тогда… На следующий день появился и врач, крестьянин дал ему за лекарство репы, Манфред выжил.

— Видите ли, — произнес господин Зайферт, задумчиво поглядев на пустую бутылочку, — видите ли, нам здесь так не досталось. Ну бомбы, голод. И тут в городе люди мерли как мухи. Но кто оставался в живых, оставался по крайней мере дома. Тогда я держал лавку в пригороде. После налета одни обломки и пепел. Я разбирал их полдня, толкал тачку. Но вечером был на праздничном богослужении, я ведь пел в церковном хоре. В сочельник даже глинтвейн сварили, я выменял спиртное на табак. Старые запасы, вы понимаете. Главное, мир, думали мы, только бы мир… Да, сорок лет прошло.

— Сорок, — повторила задумчиво Ханна, взяла билет и перечеркнула эту цифру. Господин Зайферт кивнул, но ничего не сказал. Может, его внимание снова отвлек Руди. Тот продолжал размахивать руками, но в постоянном послании, которое его дрожащее колено передавало столу, очевидно, появилась новая нотка. Господин Зайферт расслышал ее: он отправился за новым шкаликом.