Акош Кертес - Стеклянная клетка

— Но ты же не парикмахерша… — заикнулась было Магдольна, но Юли и пикнуть не дала.

— Я?! Да я тебя лучше профессионалки причешу, я и себе прическу делаю, и сестренке, и Андялке — помнишь ее? Тьфу ты, ну, Ангела Надь, блондиночка, мордашка такая наивненькая, у нас была тогда ученицей; клиенток вообще у меня полно, ты их даже и не знаешь, дорогуша, и снасть вся под рукой, чин чином сделаем: и вымоем, и пострижем, и завьем, я лаком покроем…

— Ой, только не лаком! — запротестовала Магдольна. — Противный этот лак, волосы потом не расчешешь…

— Тогда пивком, — с легкостью согласилась Юли, — пиво, кстати, есть. — И выбежав, вернулась с бутылкой прекрасного, темного, холодного пива.

— Как это пивком?! — спохватясь, ужаснулась Магдольна.

Юли налила.

— Да чего ты, уж положись на меня, плохо не сделаю, — заверила она. — Твое здоровье! Пей давай.

— Но я от тебя как раз в парикмахерскую собиралась, — попыталась возразить Магдольна.

— Сдурела?! Деньгами такими швыряться… Туфли лучше на них купи, твои все равно к этому платью не подходят; вот, гляди! — Подбежав к гардеробу, она вынула пару белых текстильных туфель. — Ну-ка надень, да перестань, не важно, что велики, видно же: тебе точь-в-точь такие нужны! Сбегай на Кольцо, я объясню где, восемьдесят форинтов всего, дурой надо быть, чтобы не купить, только смотри, сегодня же, они вчера получили, к понедельнику разберут. Покупают нарасхват.

— А Густи-то, ему я что скажу? — испугалась Магдольна.

— А какое ему дело, Густи твоему, — возразила Юли, — рад только будет, что денег не просила.

— Да я и про отгул не сказала, — призналась Магдольна, — и что к тебе пошла…

— И правильно, — одобрила Юли, — отгулы его тоже не касаются, когда надо, тогда и берешь; слава богу, Магдулик, умнеть, кажется, начинаешь. Ну давай снимай! — И стащив платье с отупевшей немного от пива и потока уговоров Магдольны, повязала ее простынкой и усадила перед трельяжем. — Густи твой радоваться будет, какая женушка у него шикарная да молоденькая!

— Молоденькая! — рассмеялась Магдольна не без горечи.

— Да ты что?! — взъелась Юли. — Тебе сколько? Тридцать два?.. А мне, дорогуша, тридцать шесть, но посмей мне кто-нибудь сказать: старуха, я ему всю рожу растворожу! Нынче женщина и в пятьдесят еще молоденькая, заруби себе на носу, чудик ты! — Она прикатила из кухни тазик на подставке для мытья головы, разместила на туалетном столике фен, шампунь, пива две бутылки, щипцы, бигуди, ножницы и прочий инструмент, посмеялась: — А ты и не знала, что все у меня налицо? Полный комплект! — И ухватила Магдольну за длинную прядь. — Эту шестимесячную долой, вон как отросла…

— Ой, ты осторожней, слишком много не снимай, — вскинулась Магдольна, растерянно ловя в зеркале взгляд подруги.

— Можешь не беспокоиться, я тебе такую стильную, элегантную французскую прическу сооружу, такая ты у меня пикантненькая получишься — вся уличная шатия заглядываться будет на тебя.

И Магдольна сдалась. Зажмурясь, предоставила ей делать со своей головой что угодно. А та бойко, самозабвенно заработала руками и языком: творила и наслаждалась, философствуя от полноты чувств.

— Бабы, они по-всякому жизнь себе портят, лапонька, без разницы — замужем или нет. Вот ты, Магдулик, уже продала себя, но пока ничего не потеряно! Второй Ирен ты не будешь, я не допущу, друг я тебе или кто, черт побери, ты только слушайся меня! Знаешь, — сбавила она тон, наклонясь, — я иногда просто женоненавистницей становлюсь, вот ей-ей!

Магдольна уставилась на нее испуганно. Это уж что-то слишком мудреное.

— Да-да, лапонька, — закивала Юли, — женоненавистницей, видя, как губят себя некоторые, вот и Андялка эта, Ангела Надь… подцепила докторишку одного, дипломированный гинеколог, за пятьдесят уже, хотя не совсем еще развалина, член яхт-клуба, дача в Агарде [21] Курортный городок в Венгрии на оз. Веленцеи. , шотландское виски, джин «Гордон», шмотки заграничные, американские сигареты, «фиат-128» яблочно-зеленого цвета, чистокровный доберман-пинчер — и два отвратных сына-подростка плюс старая зануда жена, в общем, весь джентльменский набор, и эта балда липнет к нему, парня своего бросила, какой парень, я тебе скажу, м-м-м, сама бы не прочь, а она, курица, вообразила, будто врач разведется из-за нее, нет, ты подумай: девка, которая после школы не то что книжки, строчки печатной не прочла, в газете и той одни объявления просматривает, врача отбить вознамерилась, ему ведь, кроме титек, интеллигентщинки тоже небось подай, образованности какой-никакой, вкуса, верно? А эта дура набитая, что у нее за вкус, у кенгурихи австралийской и то, наверно, лучше, сумочки без меня выбрать себе не может! Ну, доктор этот терпит ее, как собаку приблудную, кость кинет ей изредка в окошко, погладит, а потом пнет, а она придет, поревет у меня и опять к нему. Нет, Магдулик, только баба дурищей такой может быть!

Густав Виг большую часть своего предобеденного времени провел в безлюдном и прохладном даже пивном баре. Облокотясь о столик и отгоняя мух от болтавшегося на донышке несвежего пива, которое отпивал с расстановкой, маленькими глоточками, чтобы продлить удовольствие (второй нельзя было себе позволить из-за Магдольны: пахнуть будет, догадается), сидел он и томился, не отрывая глаз от стройной блондинки за кассой, упорно не желавшей замечать его томления. От безнадежной скуки он усердно курил; компании не было — торчало только двое каких-то стариков, уже лыка не вязавших, и Густи устроился в сторонке, поодаль от них, а вновь входившие вытянут по кружке — и до свиданья. Попробовал было к смазливенькой кассирше подъехать, интересуясь, всегда ли здесь такое затишье, но девушка, смерив его взглядом от редеющих каштановых волос и складок у рта (старивших Вига еще на добрых три-четыре года сверх его тридцати восьми) вплоть до ношеной спецовки и стоптанных сандалий, со скучливым видом отвернулась и лишь приличия ради бросила — посетителям положено отвечать, — что бойко будет в обед. Поблагодарив учтиво за информацию, Виг потопал, с чем был, к своей кружке, в которой две мухи нашли тем часом свою кончину из-за его беспечности. Воззрясь уныло на утопленниц, Густи решил, что выпьет все-таки еще одну.

К кассе стояло трое, и Виг издали пожирал разгоревшимися глазами голые смуглые девичьи бедра (девушка носила мини), до того погрузясь в это упоительное занятие, что с трудом вспомнил, чего ему надо, когда подошла очередь. В уплату он протянул полусотенную, кассирша сдала было лишку, но, тут же заметив ошибку, переменила бумажку. «Вот, чуть было подарок вам не сделала», — засмеялась она, блеснув жемчужными зубками. Густав Виг поглядел на нее в упор, осклабясь двусмысленно.