Акош Кертес - Стеклянная клетка

— Пусти, дурак! Что ты будишь меня, — оттолкнула она его руку.

— Не ври, не спишь, — засмеялся он, — видно по носу и по глазам: ноздри вздрагивают, оттого что стараешься дышать ровно, и веки.

— Ну ладно, хорошо, — согласилась Магдольна, отводя его голову и силком укладывая на подушку, — знаю, ты умный у меня, но теперь спи. — Густи придвинулся ближе, обняв ее одной рукой, и уткнулся в шею, щекоча своим дыханием за ухом, где начинаются волосы. — Слушай, а я сегодня гуляю, — вдруг призналась она, потому что муж невесть с каких пор к ней не приваливался, не притулялся вот так близко. — Отгульный день взяла на работе… ты слышишь? У Юли была, за платьем заходила.

Густи промолчал, и она уже испугалась было, раскаиваясь и ругая себя за откровенность: вот дура, получила бы от Юли втык хороший, но успокоилась, почувствовав плечом ответное мужнино пожатие и услышав, а скорее, тоже почти лишь ощутив плечом, вернее, затылком невнятное бормотание: и правильно, по крайней мере не замучилась до полусмерти, и платье мировое… Магдольна вздохнула с облегчением (не подозревая о его собственном секрете, о котором он помалкивал: незачем все выкладывать жене), готовая в приливе непонятной нежности и про Юли рассказать, а может быть… может, и про того продавца газет, который с ней заговорил, пускай оценит, старый пень, какая у него жена. «А знаешь, Густи…» — уже срывается у нее с языка, но ладонь мягко прикрывает ей рот: не надо, давай и правда соснем.

Но едва она снова закрывает глаза, рука его пускается шарить у ее колен, расстегивая халат; с минуту Магдольна медлит, не зная, как к этому отнестись, но рука забирается выше, «отстань, балда, — отталкивает она, — ты что», «а ты как думаешь, что», — отвечает Виг, «с ума сошел, ни с того ни с сего среди бела дня, гости сейчас придут, в каком нас виде застанут»; но ему говори не говори, обнимает без дальних слов за шею и крепко целует, «ой, прическа», — вскрикивает она, «ничего, потом причешешься», — отвечает Густи, нащупывая у нее на спине пуговицы лифчика; Магдольна защищается отчаянно, но беспомощно, ибо та волна, которая подымалась тогда, у Юли, захлестывает ее целиком, повергая в жар и трепет, она вся поджимается, отбиваясь локтями, ногами, пряча рот, позабыв и о прическе, слыша только Густино сопение, и надо же, именно сейчас, когда к ним придут, «как же ты так прямо днем», — обессиленно шепчет она и замолкает, раскрывая губы, уже не противясь; в пять часов дня, перед самым приходом гостей, полнейший непорядок, вопиющее неприличие…

Звонок резко, грубо прорезает, прямо-таки разрывает тишину. Оба цепенеют. Густи приподымается, уставясь на дверь, будто на ней написано, как поступать в таких случаях, она — на Густи, на его внимательное лицо, на котором испытующая мина сменяется хитроватой, озорной; смотрит снизу со страхом, стыдом, ожесточением и ждет.

— А, катись они… — негромко посылает их Густи и опускается опять.

До затуманенного сознания Магдольны смутно, как в полусне, доходит, что к ним все звонятся, настойчиво, бесцеремонно; потом, кроме их собственного учащенного дыхания, она больше ничего не слышит.

Внезапная тишина приводит ее в себя, над ней Густино ухмыляющееся лицо.

— Ушли!.. — шепчет она.

— Ничего! Ушли — опять придут! — в счастливом самозабвении откликается Густав Виг.

В глазах у него безудержное веселье, как у расшалившегося подростка. Но у Магдольны на лице — нескрываемый ужас.

— Постой, что же они теперь подумают про нас? — спохватывается она.

— Что мы заснули, — невозмутимо отвечает Густав Виг. — А другое подумают — пускай хоть лопнут от зависти.

Обняв еще раз мужа («Кобелина ты у меня», — шепчет Магдольна ему на ухо, краснея, оттого что отпустила такое бесстыже-уличное словечко, Юли под стать), она выскакивает из постели.

— А теперь быстро! Одеваться!

Гулкие шаги Лехела Варги ровно в пять огласили галерею и, мерно пробухав мимо кухни тетушки Мартон, стихли перед дверью Вигов. За ним, наподобие верного Санчо Пансы, просеменила жена; у каждого — по сумке, полной бутылок с пивом: Виги обеспечивали вечеринку столом и квартирой, а на них ложилась забота о напитках (несколько бутылок принес днем еще и Густи); Мазур же, у которого были обширные связи в провинции, обещал притащить целую оплетенную бутыль хевешского вина, настоящего деревенского, то есть выдержанного в деревянной бочке, а не бетонном чане. Распираемый истинно мадьярским чувством собственного достоинства (вскормленным давним частноремесленническим прошлым), Варга высоко нес голову, устремив вперед строгий, решительный взор; жена, точно с такой же сурово-торжественной миной, сдвинув брови и задрав нос, следовала за супругом, поглядывая, однако, не вперед, а по сторонам, словно ища кого-то; ей вечно требовалось чье-нибудь присутствие, ибо она была зеркальным отражением своего супруга, но отражением кривым, и непрестанно обезьянничала, передразнивая всё и вся, кто (или что) ни попадется по дороге, — безо всякой, впрочем, недоброжелательности, просто будучи такой по натуре: паясничала, вон как птица поет, коза блеет или собака чешется, когда блохи одолевают.

Лехел Варга надавил кнопку звонка и подождал. Жена тоже подождала, стреляя глазами налево-направо (потому что была вдобавок любопытная и падкая до сплетен) и озирая с неописуемым высокомерием каждого, кто высунется из двери или окна. Варга еще раз нажал, помедлил.

— Что это там с ними, Бёжи? — обернулся он к жене. — Пять ровно.

— Что это там с ними? — тем же тоном повторила жена. — Пять ровно. Уму непостижимо!

— Что — непостижимо? — подозрительно глянул на нее супруг.

— Что пять уже, — ответила та с невинным видом.

Тут Халлиха высунулась со своей кухни.

— Звоните, звоните, — громко подбодрила она. — Дома они, негде им больше быть. Не знаю, почему не открывают…

Варга повернулся к ней и поблагодарил, жена тоже повернулась и поблагодарила, только стократ любезней:

— Большущее вам спасибо, милочка! И эта суется туда же, — прибавила она потише, отворотясь снова к двери. — Тебе говорят: еще раз позвони. Туда же.

— Куда — туда же?

— В квартиру, вот куда.

— Опять вздоришь.

— И не думаю. Может, они спят.

— Кто — они?

— Да Виги. Ну звони же, сколько можно спорить.

И огляделась победоносно. За время этого небольшого препирательства вокруг успело собраться несколько человек: Халлиха с мужем, тетушка Мартон, Пинтерша. С галереи следующего этажа глазела тетка Хабуда.

— Что там у вас?

— Не открывают! — крикнула в ответ рыжая Халлиха.

— А газом не пахнет? — полюбопытствовала та. — Недавно старик Шаффлер чуть не отравился, не зайди к нему Зиманиха слойкой угостить, был бы уже на том свете.