Юрий Ситников - Если у вас нет собаки…

Откуда ни возьмись на стенах появились разноцветные фонари и гирлянды, заструились серебром нити дождя, что при малейшем дуновении ветра оживали и трепетали словно в исступлении. На окнах сверкали крупные снежинки; на дверях — новогодние венки; в коридоре покачивались два больших мерцающих шара; в хозяйской спальне — «живая» шишка, меняющая цвет в зависимости от ракурса; с потолка свисали грозди перламутровых стеклянных шаров.

На подоконнике стояли вазочки с заснеженными еловыми ветвями, а в гостиной на самом почетном месте появилась она — двухметровая красавица-елка. Пышная, нарядная, окруженная ароматным облаком хвои.

В самый последний момент хозяева решили отказаться от искусственной, пропахшей пластмассой и пылью елки и отправились на елочный базар.

В гостиной елку установили в ведро с мокрым песком, закрепили деревянными распорками, украсили гирляндами и старыми игрушками, бережно хранившимися на антресолях в большой коробке из-под обуви. Игрушкам было более сорока лет — своего рода привет из минувших времен, окутанный волшебной атмосферой сказочной фантасмагории.

Каждую игрушку, прежде чем та оказывалась на еловой ветке, Мария Тихоновна аккуратно вытаскивала из коробки, протирала влажной салфеткой и подолгу держала в руках. Она любовалась прозрачными шарами с заключенными внутри разноцветными рыбками, причудливой формы фонариками, большими и малыми колокольчиками, стеклянными конфетами, хлопушками, пузатыми снегирями, лопоухими зайцами…

— Денис, ты помнишь? — спрашивала она всякий раз мужа, беря в руки очередной шар или шишку.

— Помню, — отвечал Денис Евгеньевич. — Тысяча девятьсот восемьдесят первый год.

— А шесть фонариков купили в семьдесят восьмом, когда с Наткой в Ленинград ездили.

— Неужели все целы?

— Осталось четыре — два раскололись.

Друж с Вилькой сидели в стороне, не решаясь подойти к хозяевам. Чем это они там занимаются? — читался немой вопрос в их любопытных собачьих взглядах.

— Ты что-нибудь понимаешь, Вилька?

— Ничегошеньки.

— Стекляшки какие-то разбирают.

— От них пахнет старой ватой, я проверяла.

Вилька и в самом деле приближалась к коробке с игрушками и даже умудрилась сунуть нос внутрь. Вдохнула и… Апчхи! Ап-чхи! Чихала до тех пор, пока не полакала из миски воды.

Закончив развешивать игрушки, Денис Евгеньевич обмотал елку удивительной (удивительной она была в понимании Дружа) гирляндой. Затем отошел в сторону, щелкнул клавишей, и гирлянда заискрилась, запела. Сотни маленьких лампочек меняли цвета в такт чистой, как слеза, мелодии.

Вилька завиляла коротким хвостиком, затявкала, подпевая ожившей гирлянде. Друж вышел в коридор. Поистине — сегодня выдающийся день, события сменяют друг друга с невероятной скоростью. И это далеко не предел. Друж чувствовал: все, что происходит сейчас, всего-навсего прелюдия, подготовка, — настоящий праздник наступит много позже.

Ближе к обеду квартира заполнилась букетом самых разнообразных запахов. Друж не успевал их сортировать. Запахи, запахи — слишком много запахов, он терялся в догадках. В коридоре пахнет мандаринами и цветами, в гостиной — елкой и сдобой, в хозяйской спальне — туалетной водой Дениса Евгеньевича и духами Марии Тихоновны.

Но наиболее вкусные и затейливые ароматы рождались и скапливались на кухне.

Мария Тихоновна готовила праздничный ужин. На столе она чистила, резала, натирала, на плите помешивала, в духовой шкаф заглядывала, холодильник то и дело открывала. И так на протяжении нескольких часов: от стола к плите, от плиты к мойке, от мойки к холодильнику. Ни минуты покоя.

А еще телефон с ума сошел. С утра пораньше звонит и звонит. В обычные дни молчит, а сегодня — как с цепи сорвался. Дзинь-дзинь да дзинь-дзинь. И ведь настойчиво звонит, требовательно. Мария Тихоновна прижимает к уху трубку, улыбается, тараторит что-то, продолжая носиться по кухне.

…Вечером приехала Наташа с семьей. Никитка с дедом отправились выгуливать собак, Михаил, зевая и почесывая лысеющую макушку, уселся перед телевизором, дочь помогала матери с готовкой.

Стол был сервирован в гостиной, и ровно в восемь Денис Евгеньевич произнес первый тост:

— За уходящий год!

Выпили, закусили, разговорились. Привыкшая находиться в центре внимания Наташа вскоре перетянула одеяло на себя.

— Ой, а мы вчера на работе толком Новый год не отметили. Начальница всем настроение испоганила. Ведьма старая! Что за злобная баба, живет по принципу: ни себе ни людям. До чего желчная! У нее сестра недавно умерла, не то в Питере, не то в Новгороде, не помню. А там квартира двухкомнатная в центре, и дача кирпичная, плюс машина почти новая. Наша ведьма руки свои загребущие к наследству потянула, а там и вторая сестричка подсуетилась. Покойница завещания не оставила, не побеспокоилась заранее, наверное, думала вечно проживет, вот воронье и налетело. Восьмой месяц судятся, на мировую идти отказываются. Ведьма на нас срывается, житья не дает. Ой, папка, налей еще шампанского. Давайте выпьем, чтобы приходящий год был лучше уходящего. — Наташа переглянулась с мужем и добавила: — И чтобы на нашей улице тоже перевернулся грузовик с халвой!

Михаил хмыкнул, Наташа залпом осушила бокал, Никитка незаметно для всех угостил Дружа кусочком мяса.

Никитке разрешили дождаться полуночи, встретить Новый год и загадать желание. В начале первого, сонный, но довольный, Никита отправился спать. Мария Тихоновна с Денисом Евгеньевичем смотрели праздничный концерт, Друж и Вилька лежали под столом, слушая краем уха музыку, приглушенную речь хозяев и беспокойные взрывы, ежесекундно доносившиеся с улицы.

В два часа хозяин предложил собакам прогуляться. Друж завилял хвостом — выйти на улицу хотелось нестерпимо. Ведь сегодня не только день, сегодня и ночь необычная. Яркая, шумная, переливающаяся огнями ночь будоражила воображение. Друж топтался у порога, поскуливал — торопил хозяина.

Вилька прошмыгнула в свой домик, наотрез отказавшись выходить из квартиры.

— Вилька, пошли с нами, на улице весело.

— Боюсь.

— Чего ты боишься?

— Не знаю, но боюсь. Я дома останусь.

Трусиха, думал Друж, пока они с хозяином спускались в лифте. Сама не понимает, от чего отказывается.

Друж выскочил из подъезда, вдохнул ледяного ночного воздуха (воздух был пропитан порохом и гарью) и сел в нерешительности возле высокого сугроба.

Кругом светопреставление: грохот, вспышки света, смех, крик, искры бенгальских огней, музыка, вырывающаяся из открытых салонов машин. Люди встречали Новый год; веселье волнами вздымалось над заснеженными деревьями, крышами высоток, стремясь все выше — в бескрайнюю непроглядную мглу. Веселья было слишком много, Друж растерялся: в квартире ему казалось, что улица ведет себя более сдержанно. А здесь…