Николае Морару - Короткое замыкание

Кристина смотрела с любопытством, без тени беспокойства. С дядей Виктором она ничего не боялась. На их счастье, у вокзала остановилось такси с поздними пассажирами.

— Свободен? — спросил он шофера.

— А вам куда?

— В Олэнешти.

— В город или в санаторий «Первое мая»?

— А не все ли равно?

— Для меня нет, потому как…

— Ладно, ладно, — догадался Догару. — Свое получишь.

Шофер рванул с места, включил дальний свет. Вскоре они обогнали рейсовый автобус, который карабкался вверх, натужно завывая и скрежеща. Кристина с улыбкой оглянулась на этот «музейный экспонат».

— Он самый, — подтвердил Догару. — Как удачно поезд опоздал! Тебя бы этот ноев ковчег замучил больше, чем вся дорога. Да, кстати, ты почему во втором классе ехала?

Кристина пожала плечами:

— А что я, барыня какая-нибудь, чтобы в мягком кататься?

Догару промолчал. Потом озабоченно сказал:

— Надо будет попросить для тебя отдельную комнату.

— Зачем? — удивилась Кристина.

— Видишь ли, когда я приехал сюда десять дней назад, то сказал, что со мной будет маленькая дочка, а ты, гляжу, настоящая невеста…

— Это потому, что я выросла еще на три сантиметра! Но ведь это же я, твоя Кристи! Где это видано, чтобы дочке с папой тесно было?

Догару почувствовал, как поднимается в сердце теплая волна. Взял ее руку и осторожно сжал длинные пальцы. Про себя отметил, что ручка у нее уже совсем не детская.

— Ладно, потом разберемся.

Кристина возразила:

— А зачем потом? Люди начнут обсуждать, копаться. Вот как в школе было. Спасибо тете Санде, все поставила на место. А здесь кто нас защитит? — И она в сомнении посмотрела Догару в глаза. Но он промолчал, только улыбнулся.

Когда машина забралась на лесистый холм, за которым открылись санаторные корпуса, он повернулся к Кристине:

— Значит, как ты будешь меня называть?

— Как в документах записано — папой. Ты ведь сам сказал, в тот первый день: «Я буду твоим папой отныне и навсегда, пока бьется мое сердце. Знай это!» И поцеловал меня в глазки.

Такси подкатило к главному входу красивого белого здания, залитого светом. Догару отвел Кристину в комнату, показал ванную, ее кровать и объявил, что ужин через час.

— Только опаздывать нельзя, а то нянечка — она здесь самая главная — говорит, что это плохо для почек.

Кристина улыбнулась, пообещав управиться за десять минут, и Догару снова утонул в кротком свете ее взгляда.

— Ты ни о чем меня не спрашиваешь?

— Ну, за две недели мы знаешь как с тобой наговоримся!

— А об отметках? Я ведь третью четверть закончила.

Только тут Догару понял, что дал маху. Настоящие отцы так себя не ведут. Попробовал выкрутиться:

— Жду, когда ты сама мне их покажешь. Если сочтешь нужным. По-моему, между нами должно быть полное доверие.

Она протянула ему дневник. «Отлично» по всем предметам. Догару почувствовал, как прилив доселе неведомой горячей отеческой радости заполняет всю его душу. Он расцеловал ее в обе щеки.

— А как же иначе! Такая девочка, как моя Кристина, может учиться только на «отлично». Хотя, конечно, не в отметках дело, а в полученных знаниях.

Они спустились на первый этаж, держась за руки. И в дверях столовой лицом к лицу столкнулись с Павлом Космой. Косма нахмурил брови, едва заметно кивнул и бросился по лестнице, будто кто-то гнался за ним. Догару впился в него взглядом, забыв обо всем. Девочка крепко держала его за руку и не отпускала до тех пор, пока он не пришел в себя. Когда они не спеша принялись за еду, Кристина посмотрела на него понимающе и спросила:

— Это очень плохой человек?

Догару молча дожевал и попытался изобразить безразличие:

— С чего ты взяла? Не думаю, что для тебя это важно.

В голубом луче ее глаз неискренность такого ответа сразу стала очевидной.

— Если для моего папы важно, — сказала Кристина, — для меня тоже. Когда ты увидел его, глаза аж огнем загорелись. Прямо как у Человека-паука.

— Ну вот, — обиделся Догару. — Кем только меня не называли, а теперь вот в пауки произвели.

Кристина неслышно рассмеялась:

— Просто у тебя нет времени для кино. Это фильм так называется — «Человек-паук». Он был очень добрый, он защищал слабых, помогал попавшим в беду. И только когда встречался со злыми людьми, глаза у него загорались, становились красными-красными, и он не успокаивался, пока их не наказывал. Вот и у тебя сейчас были такие глаза… Я рада, что мы вместе. Но что будет осенью?

— Переедем в Бухарест.

— Тетя Санда мне сказала, что ты больше не вернешься в уезд. Мне не хочется с ними расставаться, мы так крепко подружились. А Петришор стал как младший братик.

— М-да, — улыбнулся Догару. — Второго такого я тебе не смогу раздобыть.

Ночью, когда девочка заснула, Догару вспомнил о письме, полученном от Елены Пыркэлаб как раз в день отъезда в Олэнешти. Тогда он лишь просмотрел листки, исписанные прыгающим почерком, и отложил их на потом. И только после приезда Кристины вспомнил, что надо бы прочесть внимательно.

Уважаемый товарищ Догару,

я знаю, что Вы больше не вернетесь, остаетесь в Бухаресте на другой работе. Я вынуждена Вам сказать, что тоже не могу здесь остаться. Напрасно считают, что шефы приходят и уходят, а секретарши остаются. Не могу я входить в кабинет и видеть другого за Вашим столом. Не могу больше стенографировать на совещаниях, когда кто-то другой делает заключение. Я понимаю, это нехорошо, работа есть работа, но у меня такое ощущение, что все стало здесь чужим.

Зачем я Вам пишу? Потому что беспокоюсь о Вас. Я была глубоко тронута, когда узнала, при каких обстоятельствах Вы стали семейным. Но как Вы справляетесь со всем, товарищ Догару? Один с девочкой двенадцати лет… Кто будет заботиться о Вас в этом огромном Бухаресте? Я могла бы помогать Вам. Сейчас домработница на вес золота. А в домашнем хозяйстве я разбираюсь неплохо. Уверена, что мы нашли бы общий язык и с Кристиной. А Вы смогли бы целиком посвятить себя работе.

В Бухаресте у меня есть дальняя родственница, у которой я могла бы проживать. Вы, конечно, понимаете, что меня интересует не заработок, когда речь идет о Вашей работе и спокойствии. А в свободное время я могла бы подрабатывать машинисткой.

Решайте, как быть. И я подчинюсь. Но тут я не останусь.

С глубоким уважением, которое питает к Вам Ваша бывшая секретарша

Он не спеша анализировал каждую фразу, каждую строчку письма. Что ж, для него выход не самый плохой. Но в письме ясно прозвучала преданность, даже жертвенность. Еще молодая женщина — и вдруг стать домработницей! Как будто у нее нет других перспектив. Или… «Да ну, — хмыкнул Догару, проведя рукой по седым волосам. — Этого мне еще не хватало…» В памяти его всплыл другой образ, то давно и глубоко затаенное, в чем он никогда не признался бы даже самому себе. Жестко и категорично требовал он от себя думать лишь о делах. Но оставались еще ночи, перед которыми человек безоружен. Сколько раз приказывал он себе не видеть снов. И сколько раз просыпался счастливым оттого, что та самая женщина, на которую он не смел поднять глаз, приходила к нему во сне, гладила теплой рукой его лоб и называла по имени — Виктором, как никто уже давным-давно его не называл… Ошалело вскакивал он с постели, долго плескался под ледяным душем. А потом возвращался к каждодневным заботам. Все надеялся, что это у него пройдет. Особенно после того, как уехал в Бухарест… Он задержал дыхание, прислушался к мирному посапыванию Кристины. Потихоньку встал с постели и на цыпочках отправился на поиски запасного одеяла. Заботливо укрыв девочку, распахнул окно и взглянул в небо. Оно было так близко, что звезды, казалось, цеплялись за верхушки обступивших поселок сосен. Такие огромные звезды бывают только в горах. Холодный освежающий воздух ворвался в комнату. Где-то вдалеке лаяла собака — лениво, бесстрастно, лишь бы хозяин знал, что она на посту. Вокруг — мир и покой. Он постоял еще немного, потом решительно шагнул к кровати. Нащупал коробочку со снотворным, проглотил таблетку и растянулся на спине. Никаких мечтаний и снов. Но что же ответить Елене Пыркэлаб?