Татьяна Беспалова - Похищение Европы

— Не печалься, друг пушту! — впервые за всё время войны бритый европеец заговорил с ним. Английский язык являлся и для него чужим. Наверное, поэтому Шурали так хорошо понимал каждую фразу надменного европейца.

— Я вижу наших, — Шурали старался говорить как можно вежливей, но слово «господин» в конце фразы не добавил. Боевой бригаде полагался один лишь командир, у которого не было ни заместителей, ни офицеров. Но «норвежец» смотрел на него настороженно, скрывая неприязнь под натянутой улыбкой. — Они высадились. Машины отошли к вон той посадке…

Шурали махнул рукой в сторону небольшой группы деревьев, располагавшейся чуть правее на пустыре, примерно в ста метрах от топливного склада.

— Ха! — сказал «норвежец». — Сейчас твои арабчата начнут палить почём зря! Слышишь, Олсен? Они встанут под стенку, поднимут стволы над головой и давай чудить. А чего? Дядя Сэм боеприпасы поставляет в изобилии. Можно палить хоть вертикально вверх! Пульки осыплются дождичкам, выстучат на касках быстрый степ. Война на востоке! Бородатые арабы сражаются с бритыми!

— Я не араб. Я — пушту, — вежливо напомнил Шурали.

Ему надоел этот разговор. Хотелось уже приступить к делу и он снова приложил окуляры к глазам.

— Да отстань ты от него! — вмешался голос из-под брони. — Не видишь разве — бородой до глаз зарос. Рожа чернее ночи. Глаза как дырки. От такого всего можно ждать. Разве ты не слышал, вчера он двоих сааровцев прирезал? Сам почти безоружным был. А их — трое и все с автоматами. Трое с автоматами, услышь меня, Олсен! И не побоялся ведь!

Товарищ Олсена под бронёй говорил на немецком языке, видимо надеясь, что Шурали совсем его не понимает. Надо бы прикрыть лицо свободным концом арафатки. Ни к чему европейским волкам видеть, как он улыбается.

Так Шурали дождался начала штурма. Следовало бы отдать должное отваге Затычки. Когда речь шла, как в данном случае, о походе в неизведанное, он всюду лез опережая всех. Фархат же напротив, всегда и непременно держался позади, порой в самый разгар схватки совершая торжественный намаз за скорейшую и славную победу товарищей. В набожность Фархата верили. Юные йеменцы почитали его первым знатоком учения Пророка, но Шурали думал иначе. Воспоминания о молитвах Фархата были подобны пробуждающему ненависть яду. Жгучий, выбивающий из глаз слёзы, он циркулировал по телу, переносимый кровью от одного органа к другому. Шурали старался отыскать среди мечущихся между огненными пунктирами фигур единственную знакомую. Сосредоточиться мешали чёрные мысли. Фархат! Ах, нет такой страшной пытки, такой мучительной, долгой казни, которой Шурали не хотел бы подвергнуть его!

Шурали слышал тихие переговоры под броней. Он не удивился, когда двигатель взревел и всё мгновенно заволокло белым дымом. Пришлось отступить назад и вправо. Так он получил возможность хоть что-то рассмотреть. Стоило Шурали совершить этот маневр — заработал пулемет. На несколько долгих минут он оглох и ослеп. Пришлось с особой тщательностью протирать линзы бинокля, чтобы избавиться от конденсата.

Дуло пулемета извергало прерывистые струи огня. Стена строения крошилась под ударами пуль. Стреляные гильзы сыпались на землю по правому борту БМП. За грохотом пулемета не слышалось гудения движка. Стена железобетонной коробки крошилась под ударами пуль. В воздухе повисло серое облако. Шурали ослеп окончательно.

— Эй! Олсен! Довольно! — крикнул он.

Но гильзы продолжали сыпаться ему под ноги. Шурали схватил одну из них и бросил в сторону откинутого люка БМП. Гильза скатилась по броне под ноги Шурали. С третьего раза ему удалось забросить гильзу в люк. Пулемет умолк. Бритая физиономия Олсена возникла над люком.

— Не горячись, брат! — сказал Шурали. — Наши вот-вот подойдут к объекту. Ты положишь своих!

Он говорил на английском языке, надеясь, что скандинав поймет его. Олсен в ответ лишь сложил большой и указательный пальцы правой руки в латинскую букву «О». Когда его голова скрылась в люке, Шурали услышал явственную речь его товарища, которого считал немцем:

— Бородатые боятся попасть под пули, Олсен?

— О, да!

— Да нам-то какая разница по ком стрелять? Я вчера получил письмо из Петербурга. Деньги на билеты нам перевели. Осталось только получить своё с Затычки. А потом и положить их всех.

— Зачем? — Олсен был, как обычно, немногословен. — Они тоже люди.

— Они люди? А мы кто? Для чего мы рискуем жизнями? Надо же как-то развлечься напоследок. Ну-ка, сколько у нас осталось лент?

— О! Много!

— Надо расстрелять все!

Шурали прислушивался к звукам: выстрелы из простого АКМ подобны ударам кастаньет, калибр покрупнее напоминает звуки пощечин. Неподалеку от бетонной коробки идёт перестрелка. Он слышал уханье ручных гранат и звон осколков. Наконец удалось визуализировать противника: небольшая группа в камуфляже и касках с трёхцветными повязками на рукавах пробиралась из посадки в сторону бетонного короба.

— Огонь! — заорал Шурали и гильзы крупного калибра снова посыпались ему под ноги. Всё потонуло в грохоте и он больше не мог расслышать ни ударов кастаньет, ни шлепков пощёчин. Так продолжалось не менее пяти минут с небольшими, секундными заминками. Генрих и Олсен трудились на совесть. Шурали видел: Затычка и его группа залегли неподалеку от коробки, но им не давал двинуться с места огонь собственного БМП. Стреляная гильза полетела в отверстие люка. Стрельба прекратилась.

— Что? — просила голова Олсена. Его округлый, голый, мясистый подбородок забавно шевелился.

— Подожди, христианин! — проговорил Шурали. — Им надо зайти в здание. Пока не надо огня.

Голова Олсена исчезла. Шурали снова услышал немецкую речь Генриха.

— Он назвал тебя христианином? Ха-ха! Ты — христианин! Религиозные твари, но какие злые! Не то что мы с тобой, правда?..

Шурали скоро перестал прислушиваться к их разговору. Зрелище схватки увлекло его. Досадуя на оптику — угол обзора бинокля оказался не слишком велик, не позволял охватить всю картину боя — он перемещал фокус с места на место. Силуэты людей мелькали в лабиринтах исковерканного железобетона. Снова послышались шлепки пощечин, удары кастаньет и уханье ручных гранат. Он пытался опознать среди мечущихся в серо-огненном ландшафте фигур знакомую, длинную и узкую, ловкую, как макака. Автомат возобновил работы внезапно. Несколько горячих гильз ударили Шурали в левый бок. Он отскочил назад.

— Шайтан тебе в печень! Эй!

Но пулемет продолжал поливать зону схватки свинцом крупного калибра. Бритые северяне лупили разрывными, не задумываясь где свои, где чужие. Злоба придала Шурали чрезвычайную меткость. Он закидывал внутренность БМП пустыми гильзами, но голое лицо Олсена не возникало, огонь не прекращался.