Дженнифер Иган - Манхэттен-Бич [litres]

С тех пор она каждое утро просыпалась в полной уверенности, что днем ее тревоги рассеются. К вечеру изматывалась настолько, что не хватало сил размышлять, почему все осталось, как было. На улице заметно потеплело, и после работы они с Роуз садились на Клинтон-авеню на трамвай, но ехали только до Флашинг, а дальше шли пешком. В пятницу вечером у евреев начинается шаббат. Все сели ужинать, потом зажгли на столе две свечи, положили хлеб и вознесли особую молитву за здоровье и благополучие Зига и Калеба: мальчики ушли в армию. Тем временем Анна горячо молилась о своем: Прошу Тебя, Господи, пусть моя беда пройдет. Ведь если она не пройдет, все остальное очень скоро исчезнет, как дым: свечи, хлеб… Роуз и вся ее семья. Для девушек, попавших в такую беду, существуют совсем другие дома.

Где-то в уголке ее мозга затикали часы. Если погружение не сработает, есть другой способ, но с ним тянуть нельзя. Спустя две недели после того обморока Анна проснулась с мыслью: Я должна что-то предпринять. Она понятия не имела что и как, но ответ пришел сам собой – будто она давным-давно все спланировала: нужно разыскать Нелл. Нелл сразу скажет, что делать. Она сама через это прошла.

После работы Анна поехала на метро до Юнион-сквер. Старики в тяжелых пальто, участники Великой войны, играли в шахматы; шляпы ветеранов были увешаны значками и медалями. Портативный граммофон играл “Вроде бы песенку эту я где-то уже слыхал”, и подростки в пальто, подхватывая друг друга, топтались под музыку. Глядя на них, Анна почувствовала острую тоску. Она сама точно так же танцевала с мальчиками в Бруклинском колледже, но никогда не чувствовала себя такой же невинной и чистой, как эти девочки. Она всегда что-то скрывала. И теперь скрывает.

Грэмерси-парк, дом двадцать один. Когда-то Нелл заставила ее повторять адрес, пока Анна его не зазубрила. Вот он и пригодился.

Как только она назвала имя подруги (фамилии она не знала), швейцар в серой форме военного покроя направился к висевшему на стене коммутатору и воткнул провод в гнездо.

Анна потрогала карманные часы. Все вышло, как она надеялась: дело идет к вечеру, Нелл еще дома, ей самое время готовиться к выходу в город. По-видимому, надежды Анны оправдались. Лифтер поднялся с ней на восьмой этаж, открыл дверь; Анна вышла и огляделась: по обеим сторонам маленькой площадки, друг против друга, две обшитых панелями двери, а между ними – пышно цветущий розовый куст; позади него зеркало, оно увеличивает куст вдвое. Увидев свое бледное изнуренное лицо, Анна испугалась и принялась щипать щеки, чтобы они порозовели. Тут из левой двери вышла Нелл в атласном пеньюаре, отвороты украшены крошечными блестящими белыми перышками, похожими на мыльные пузыри. Она, видимо, не сразу узнала Анну, но через мгновение бросилась к ней, обняла, стараясь не обжечь горящей сигаретой, и, не понижая голоса, принялась расспрашивать:

– Как ты, лапочка? Негодница, я сто лет тебя не видела! Где ты скрывалась?

Анна что-то невнятно бормотала в ответ. Однако Нелл кое-что уловила. Она отступила на шаг и прищурилась:

– Пошли, расскажешь мне, что стряслось.

В Грэмерси-парк Анна вернулась рано утром в воскресенье. До Парк-авеню они пошли пешком, острые каблучки Нелл стучали по тротуару, будто гвозди. В лучах утреннего солнца ее обесцвеченные перекисью волосы казались седыми, под глазами лежали голубые тени. Нелл стала девушкой, которая лучше всего выглядит при искусственном свете.

Они поймали такси, и Анна шепотом, чтобы не слышал водитель, снова спросила, сколько все это будет стоить. Она понятия не имела, во что ей станет операция, и надеялась договориться о рассрочке.

– Хэммонд заплатит, – прошептала Нелл. – Я ему сказала, что это нужно мне.

– А вдруг он догадается?

– Он передо мной в долгу, поверь мне, – сказала Нелл.

– Спасибо тебе, – чуть слышно шепнула Анна и, решив, что поскупилась с благодарностью, добавила: – И еще за то, что едешь вместе со мной. Я такого не ожидала.

Нелл только пожала плечами. Как ни странно, в ее дружеской поддержке было что-то холодновато-безликое; Анна была почти уверена, что Нелл сделала бы то же самое для любой девушки, если бы та обратилась к ней за помощью.

– Слыхала, небось, про Декстера Стайлза, – проронила Нелл.

Анна не отвела глаз от расплывающегося контура высокого серого здания за окном машины.

– Видела в газете, – проронила она. – Жуть.

– Кругом только и разговору, что про это убийство.

– Узнали, кто это сделал? И почему?

– Слухов тьма. Некоторые твердят, что это дело рук Чикагского синдиката. Они будто бы свирепей нью-йоркских бандитов.

– А зачем им было его убивать? – спросила Анна.

– Сейчас идет расследование, но все как воды в рот набрали. Боятся, что, если вякнут, им самим тоже несдобровать.

– Может, Декстер Стайлз раскололся?

– А зачем ему было колоться? – после короткого раздумья сказала Нелл. – Говорят, он уже на три четверти перешел в легальный бизнес. А то и на семь восьмых! Идти на такой риск? Зачем?

– У него дети были?

Анна знала ответ, но ей хотелось продолжить разговор про Декстера Стайлза: на душе становилось чуточку легче.

– Два сына-близнеца и дочка. Жена красавица, светская дама, из богатой семьи. Все были уверены, что он держит Бога за бороду.

– Грустная история, – сокрушенно проронила Анна и отвернулась к окну: она опасалась, что Нелл обо всем догадается.

– Люди в клубе плакали, – сказала Нелл.

Многие жалеют, что он погиб, сотни людей, наверно, горюют, думала Анна; ей казалось, что она растворяется среди скорбящих. Ее знакомство с Декстером Стайлзом было совсем недолгим, куда короче, чем у других. Она его почти не знала. Но вспыхивавшие в памяти пронзительные сцены мешали поверить в это: вот он лежит в ее объятиях; она слышит его хриплый шепоток. Что же ей теперь делать?

Такси остановилась на углу Семьдесят четвертой улицы, в нескольких кварталах от приемной доктора Дирвуда. Совпадение ошеломило Анну. Сейчас начало апреля; через несколько недель они повезли бы Лидию в клинику на очередной прием. Неужели врач, знакомый Нелл, работает в том же здании, что и доктор Дирвуд? В том же кабинете? Может, это сам доктор Дирвуд?! Яркое, но не греющее солнце затопило перекресток, в воздухе носились стаи голубей. Нелл надела темные очки – ни дать ни взять кинозвезда. Светлое шерстяное пальто, на плечах блестят эполеты с золотым галуном. В ближней церкви зазвонили колокола.

– А где кабинет врача? – спросила Анна.

– Дальше по улице. Он не любит, чтобы такси подъезжали к клинике в выходные. Это многим бросается в глаза, пойдут пересуды.

Они зашагали по Мэдисон-авеню. У Анны разболелась голова; хоть бы колокола смолкли. Они дошли до середины квартала, и Нелл свернула к таунхаусу: над окнами полосатые навесы, живая изгородь затейливо подстрижена. Подруги спустились по коротенькой лестнице. На двери прямоугольная латунная табличка с надписью: Д-Р СОФФИТ, АКУШЕР. Нелл нажала на кнопку звонка, дверь открылась, и они вошли в приемную, пышностью декора напоминавшую приемную доктора Дирвуда; правда, здесь убранство было в другом стиле: пол сплошь покрыт серебристым ковром, на нем обитая серым бархатом кушетка в форме полумесяца. Анну прошиб пот. Ей казалось, что церковные колокола звонят у нее в голове.