Иван Борисов - Неразумные головы Змея Горыныча [Авторский сборник]

Со стороны лошади казались задумчивыми и печальными. Они цокали подковами по горячему асфальту и вспоминали, наверное, о своей привольной деревенской жизни, о свежей траве на лугах и холодной воде из колодцев. Но не будем гадать, а лучше остановимся, приглядимся к коням и послушаем рассказ одного из них. Вот что он поведал мне:

«Я люблю, когда человек смотрит на меня добрыми глазами. Такой же добрый взгляд был у моего хозяина. Он ухаживал за мной с той поры, когда я был жеребёнком. Холил меня, ласкал, расчёсывал гриву и хвост упругой щёткой, баловал по выходным кусочками сахара. Он дал мне самое красивое лошадиное имя — Сивка-Бурка. Я очень гордился своим сказочным именем. И хозяином тоже гордился. И любил его. Правда, иногда от него исходил неприятный запах алкоголя. А я терпеть не мог этот запах. И когда хозяин подходил ко мне и дышал в моё лицо, я становился упрямым и не хотел выполнять его приказы. Этим я хотел доказать пагубность его зловредной привычки. Он не бил меня за непослушание, но обзывал обидными кличками, которые я не старался запоминать.

Мы работали с хозяином на птицеферме. В телеге возили в заготовительную контору и сельский магазин дощатые ящики с яйцами. Мне нравилась моя работа. И я, наверное, возил бы ящики всю жизнь, если бы не два обстоятельства.

Первое касалось моего увлечения, переросшего в страсть. Как-то ранней весной на птицефабрике появилась новая лошадь. Эдакая блондинка с пышной гривой, большим хвостом и огромными глазами. Заглянув в них в первый раз, я понял, что тону. А второго взгляда и не потребовалось.

Она очаровала всех коней, и молодых, и старых. Каждый хотел добиться её расположения. Я оказался на седьмом небе от счастья, когда она обратила внимание именно на меня. Досталось это неимоверными усилиями с моей стороны.

В редкие часы отдыха мы мчались в поле. Ветер трепал наши гривы и хвосты. Я буквально летел по воздуху, едва касаясь земли, рядом с ней. Набегавшись, мы жадно срывали сочную траву на лугу. Запивали её ледяной водой из быстрого ручья. Валялись на просторе.

В середине лета я впервые решил проявить свои чувства. Мы стояли на лугу и долго смотрели друг другу в глаза, не произнося ни единого слова. Мне казалось, что она испытывает то же самое, что и я. Но как я ошибался. Когда я протянул к ней голову и коснулся её своими губами, она вдруг дико заржала и больно укусила меня. С рассечённой губой я вернулся в стойло. Хозяин ждал нас. И увидев моё состояние, он сразу всё понял и беззаботно сказал:

— Да плюнь ты на неё. Разве мало лошадок вокруг. Найдёшь другую, какие твои годы.

А я уже был в зрелом возрасте. И это была моя первая глубокая любовь. Хозяин заботливо обработал рану. Но с той поры я стал неузнаваемым.

Мне ничего не хотелось делать. Телега, в которую меня впрягали, казалась противной, хуже бича. Дорога от фермы до конторы и магазина тянулась бесконечно. Солнце жарило немилосердно. Мухи и слепни кусали невыносимо.

Я думал только о белой лошадке. Но подойти к ней не хотел из гордости. Она несколько раз при встрече косила на меня глазом, но я высоко поднимал голову и без слов проходил мимо.

Наконец терпению моему пришёл конец. И я перестал слушаться хозяина. Вообще. Всю неделю меня не впрягали в телегу.

А тут вмешалось второе обстоятельство. Политикой и экономикой я не интересовался, хотя стоило бы. Но что-то случилось на нашей птицеферме. Стало мало кормов. Куры перестали нести яйца. Людям не платили зарплату.

Странные слова «кризис» и «капитализм» витали вокруг. А вскоре птицеферму и совсем закрыли. Уцелевших кур распродали. Продали кому-то и меня. О судьбе белогривой лошадки я ничего не знал. Но я помнил её и думал о ней. Безответная любовь, неопределённость, страх перед завтрашним днём и, главное, разлука терзали меня ежеминутно. Что с ней, где она, увижу ли снова?

Новый хозяин оказался посредником. Он купил меня не насовсем и не для себя. А перепродал ещё кому-то. Тот тоже перепродал. Меня возили из деревень в города и обратно, пока я не оказался в Москве.

Поселили меня в однокомнатной квартире на первом этаже. Поначалу я боялся спускаться вниз по ступенькам. Казалось, вот-вот споткнусь и сломаю копыта. Со временем свыкся с городской жизнью. Лошади, как и люди, ко всему привыкают, даже к кризисам.

Хозяйка — развесёлая женщина, наверное, когда-то работала массовиком-затейником в доме культуры — относилась ко мне ласково. Привозила корм с птичьего рынка в толстых пластиковых мешках. По вечерам давала свежую траву, хотя и с автомобильными запахами. Словом, не голодал. Но и работать приходилось с утра до вечера.

Каждый день верхом на мне она приезжала к станции метро «Краснопресненская». И желающие детишки могли за плату покататься на мне по кругу. Одни смело садились в седло, обхватив своими слабыми ножками мои бока. Другие трусили, плакали и не хотели ехать. Родители забирали обратно свои деньги, а хозяйка оставалась недовольной.

Я был первым конём около станции метро. И около меня каждый день выстраивались очереди. Желающих покататься на лошади в самом центре Москвы было хоть отбавляй.

Потом сюда на работу стали приводить двух пони. Я всю жизнь прожил в деревне и ни разу не видел таких миниатюрных лошадок. Я очень сильно удивился. Но пони оказались во всём похожими на нас, больших лошадей. Они тоже добросовестно катали детишек. Тоже зарабатывали на жизнь себе и своей хозяйке.

Я уже хотел было познакомиться с мохноногой тёмно-коричневой пони, как вдруг…

Как вдруг на следующее утро я не поверил своим глазам. У метро стояла моя долгожданная белогривая лошадка. Она тоже во все глаза смотрела на меня, ничего не понимая.

— Вот где нам с тобой пришлось встретиться, — сказал я первым и опустил голову. Грива скользнула на глаза, и я почувствовал, как из них выкатились две крупные капли слёз. Я долго не поднимал голову, стараясь не выдать своих чувств. Она тоже молчала, и я ощущал её, всё ещё ничего не понимающий, взгляд.

Наконец мои слёзы высохли. И тут выстроилась очередь желающих кататься. Наши хозяйки деловито водрузили по одному малышу на наши спины, и мы пошли друг за другом вокруг метро. Она впереди, я за ней. Так мы и ходили, не сказав друг другу за весь день ни слова. Только изредка перекидывались печальными взглядами.

Прошло несколько дней. И однажды утром она грустно прошептала:

— Ты помнишь?

— Я всё помню, — ответил я тоже шёпотом и тоже с грустью.

— Прости меня, — произнесла она тихо и опустила голову.

— Я не злюсь на тебя. И никогда не злился. Мне так тебя не хватало…

— И мне тебя не хватало.

— Но теперь мы с тобой рядом, что же ещё надо?

— Да, мы рядом, но только днём. Ведь мы живём в разных местах. И мы никогда не будем вместе, как прежде.