Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 2

Старик посмотрел на него:

— Почему «было бы»? Я с семи лет это чувствую.

Эрик удивился. Он помнил, что ему тоже было трудно.

Но это все из-за дурацкого имени.

— А вас в школе дразнили как-нибудь? — спросил он.

— Не помню уже, — ответил старик.

«Если бы дразнили, помнил бы», — подумал Эрик.

— У тебя какой любимый предмет в школе?

— Я в техникуме.

— Ну, все равно…

— Физкультура, — Эрик почесал голову.

— А еще?

— Биология.

— Почему?

— А там училка добрая, никогда двойки не ставит.

— И ты поэтому полюбил биологию?

— Ага.

— А физика, математика, литература у вас есть?

— Да. Есть. Только у меня память плохая. Формулу я еще запомнить могу какую-нибудь, а книгу нет.

— В твои годы не бывает плохой памяти.

— Зато бывают плохие воспоминания. А зачем? Вам шах.

— Нельзя, открываешь короля.

— Вот я заметил уже, что король здесь всем мешает, самая бесполезная фигура. И толку от него никакого. Давайте будем без королей играть, кто — кого. Ведь проще! Как до этого никто не додумался?

— Без короля нельзя.

— Вот так всегда. Без среднего образования нельзя. А зачем оно нужно? Если бы оно было действительно нужно, я бы все выучил.

— А как же плохая память?

— Да выучил бы что хочешь. Если бы нужно было по-настоящему, а не для оценок.

Иногда Эрик рассказывал старику про свою младшую сестру.

— Анька вчера пятьсот рублей заработала.

— Как это?

— За просто так! Переходила она дорогу у нас возле дома. Там светофора нет. Только зебра. Постоянно сбивают кого-нибудь. Ну и вот она идет по зебре, а ей черная кошка дорогу перебегает. Анька в приметы верит, дурочка. Взялась левой рукой за пуговицу и делает три шага назад. Спиной. Чтобы ничего плохого не случилось. Тут ее машина и стукнула. Несильно. Водитель выскочил, весь бледный. Сбил ребенка на зебре! Тюрьма! Поднял ее, видит — живая, стоит сама, сунул ей быстро пятихатку и по газам оттуда. Вот тебе и черная кошка. Анька счастливая была до усрачки.

Рассказывая, Эрик изображал все это лицом и руками, чтобы было смешней.

— А как отчим, не обижает? — спрашивал старик.

— Нет. Он идеалист.

— В каком смысле?

— В прямом. Я, говорит, верю, что все будет хорошо. В будущем. Верю, что справедливость победит, если только везде наведем порядок. А не будем разваливать все, как армию. Если сделаем, как было. Ну, когда он еще служить начинал. А когда выпьет, стихи мне читает, — Эрик задрал подбородок и почесал ногтями шею.

Старик посмотрел на этот гладкий подбородок, крепкую молодую шею без этих ужасных морщин и складок, которые нужно оттягивать, чтобы не порезаться при бритье.

— Какие?

— Есенина. Или «Бородино».

— Тебе нравится?

— А какой в стихах смысл? Я понимаю, в математике формула или в физике, по ней что-то решить можно. А по стихам — что ты решишь?

— Жить по математической формуле нельзя.

— А по стихам?

— Можно.

— М-гу… Вот и сеструха моя Анька тоже так думает, только она дурная еще, малая… Ну а вы-то… серьезный человек…

— Убеждать тебя бессмысленно… А хочешь пари?

— Что?

— Спор. Кто выиграет.

— Какой спор?

— Я подумаю.

Они складывали шахматы, и старик, оставшись один, смотрел из окна пятнадцатого этажа, как остро догорающая заря лилась плакатными полосами по мягким облакам, между которыми светилась бирюза, и в этой бирюзе чернели уже сгоревшие — кит, чайник и аэростат, превращаясь в собаку, верблюда и маску Эсхила. Потом отсюда, сверху, небо становилось похоже на море с японской гравюры или картины Хокусая с разбросанными островами облаков без единого огонька. Видел стену дома напротив, сто бодрых семейных огней и между ними пара меланхоликов-пьеро в синем и одна красная коломбина.

— Кока-кола?! Как вы ее пьете, она же вредная!

Старик сохранил о кока-коле влюбленное детское воспоминание. Он помнил тот день, когда попробовал ее в первый раз из узкой красной жестяной банки, покрытой иероглифами. Замер ошеломленный после первого глотка, и потом пил, выражая немым взглядом восхищение и отчаяние, что банка всего одна. На вторую он не смел посягать. Она стояла на краю стола, высокая, изящная, иностранная. Рядом лежала конфета «Коровка», оставшаяся от утреннего чаепития и теперь такая ненужная. Уж если ему выделили целую банку, то вторая должна остаться родителям — на двоих. Ему и так досталось больше, думал он. «Да разве только попробовать…» — сказала мама, пожимая плечом. Папа открыл и налил ей немного в хрустальный фужер. Мама дождалась, когда остынут пузырьки, пригубила, поморщилась и сказала: «Как вакса на вкус… Хочешь допить?» И он допил из бокала. Но из банки казалось вкуснее. И он растягивал удовольствие до вечера. А когда банка опустела, нюхал ее. В следующие пятнадцать лет он кока-колы не видел.

— Много ты понимаешь! Мне уже давно можно все самое вредное, — отвечал старик бранчливо, но не сердясь. — Давайте я вам герыча принесу, ну, героин то есть, — подначивал его Эрик.

— Героин? Нет. Вот кокаин я бы попробовал.

— Чем кокс лучше?

— Ну, традиция, культура, Вертинский…

— Вы как ребенок! Любите всем подражать. А где собственное мнение? — критиковал его Эрик.

Старик усмехнулся, дернул щекой.

— Чего?

Афанасий Никитич отвернулся, уперся кулаками в подоконник, только плечи тряслись.

— Чего вы?

Старик, задохнувшись, тоненьким голосом, всхлипывая от смеха, стонал:

— Я представил… какой тебе срок добавят… если узнают… что ты пенсионеров на героин подсаживаешь…

Эрик стоял набычившись и хмуро улыбался.

Старик вытер глаза платком:

— У тебя совсем нет чувства юмора? — спросил он серьезно.

— Что же тут смешного?

Старик поглядел на него, замахал руками: «Уйди, уйди…» — и затрясся уже с подвыванием.

«Ненормальный», — подумал Эрик и засмеялся, но не над шуткой, а над самим стариком.

— Вот ты говоришь, деньги, деньги… А что бы ты мог сделать за деньги? — спрашивал старик коварно.

— И сколько денег? — недоверчиво щурился мальчик.

— М-м, много. Достаточно. В рамках закона и морали, разумеется.

— В рамках закона и морали я мог бы сделать все.

— Можешь поэму выучить? На спор.

Эрик усмехнулся:

— Я думал, вы что-нибудь серьезное предложите…

— Это серьезно.

— Ну, могу. А сколько денег. Пенсия ваша?

— Три миллиона рублей.

— Что «три миллиона рублей»?

— Если выучишь наизусть поэму.

— Я не понял.

— Объясняю. Эта квартира стоит три миллиона рублей.

Я тебе ее завещаю, если ты выучишь наизусть одну поэму. — Какую? «Евгений Онегин»?

— «Евгений Онегин» — это роман в стихах. Нет, не его.

«Илиаду».

— А она длинная?

— Очень.

— А вам зачем?