Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 2

Годами наработанные железные нотки взбодрили начальника, и он вдруг стал приемлемо словоохотлив:

— Геологи ставили вышки связи. Пришел чукча с берданкой, говорит — денег дайте. Геологи послали его куда подальше, а когда на озеро выплыли на резиновой лодке, чукча вышел из лесу и шмальнул, ну они и потонули с оборудованием вместе. Вода ледяная. Один не выплыл.

Прокурор подождал, может, начальник продолжит.

— Деревни свои так кормят, шантажом нехитрым. Голод у них, олени померли.

«Странно, а про эпизод в общей камере ни слова не говорит. Это раз».

— А что у него там с зэками?

— Боятся его страшно.

— Почему?

— Он вроде шаман какой-то.

«Странно, шаман шантажом занимался… И за что его зэки невзлюбили? — Прокурор стал читать дальше. — Инцидент с охранником. Охранник ударил заключенного. Ага. Уже два».

— Поговорить бы с охранником.

— Умер, — начальник нахмурился и занервничал.

— Как?

— Приступ сердечный. Допился.

Прокурор внимательно посмотрел на майора. Лицо рыбье, китель натянулся, кажется, пуговица сейчас вылетит и ударит прокурора в лоб. «Нервничает? Зачем переводить в общую, могут ведь убить? Надо его пощупать».

— Убьют его.

— Не убьют. Мы работу провели. По правилам в изоляторе сидеть не должен, не положено.

«Убьют, а этому, похоже, того и надо. За что-то невзлюбил начальник чукчу. Из-за охранника?»

— Нужно побеседовать.

— Да что с ним, с психом, беседовать, — не выдержал начальник, — не ест, не пьет уже третий день, слова из него не вытянешь, чистый псих!

Прокурор устало прикрыл глаза, внутри зазвучал тихий голос жены: «Ты больной, знаешь? Неврастеник». Больше всего теперь хотелось скорее уехать и напиться.

— Я все же побеседую, — сказал прокурор.

Начальник пожал плечами и снял трубку. Заглянул косолапый лейтенант.

— Проводи товарища Воронина к заключенному Воронину.

«Подколол, гад. А сам не пошел. Неужто тоже шамана боится?»

Вышли. Володя нетерпеливо посмотрел на прокурора. — Посиди тут, ща… Столовая у вас есть?

Лейтенант кивнул.

— Сходи, пусть покормят.

— А вы, Михал Ваныч? — обрадовался Володя. — С Москвы не ели!

— Я не голоден.

Спустились с косолапым лейтенантом на нижний этаж. — Свет в камере есть?

— Никак нет.

Косолапый лейтенант загремел ключами. Со скрипом раскрылась железная дверь, и прокурору стало видно камеру. В темноте у окна притаилась нелепая, похожая на куль тряпья, тень. Почему он знал, что ему там хорошо, в темноте? Даже стыдно стало тревожить, вырывать его оттуда, из темноты.

— На выход, — рявкнул лейтенант.

Прокурор поморщился:

— Что ж ты так орешь…

Куль тряпья зашевелился, со стоном поднялся и подошел к двери.

Кто-то позвал прокурора. Из-за прогнившего забора. Из бескрайней тайги за железной колючкой, из сонного марева, и из самолета, еще из Москвы. Отовсюду.

Старый седой эвенк с потрескавшимся лицом наполовину вышел из тьмы.

Талтуга Этуген Воронин сложил руки на животе и встал в проеме темной камеры. Все закружилось вокруг, прокурор словно издали услышал свой охрипший голос:

— Я из Москвы. Есть жалобы, уважаемый?

«Откуда всплыл из меня этот уважаемый», — удивился сам себе прокурор.

Старый седой эвенк посмотрел сквозь прокурора маленькими острыми глазами. Только эта черная острота, больше ничего. По деревянному лицу было не понять, чувствовал эвенк что-то или нет.

— Я тебя ждал. Давно… — потерся камнем о камень стариковский голос.

«Нехитрый прием, — подумал прокурор, — ждал он меня…»

— Плохо тебе?

Прокурор хотел ответить и не смог.

— Когда плохо, хорошо — слышишь духов, — продолжил старик и пристально всмотрелся в прокурора. — Сын твой болеет.

Прокурор замер, посмотрел на лейтенанта, проверяя, слышал он старика или нет. Голос старика был не снаружи, а где-то внутри, в мыслях, как голоса жены и сына. — Отпусти меня, — сказал старик.

«Всенепременно», — подумал прокурор.

— Отпусти меня, сын твой поправится.

Прокурор стряхнул с себя странное оцепенение и наконец заговорил:

— Напишите заявление. Есть возможность перевода.

«Но делать-то что-то надо, убьют его здесь».

— Отпусти меня, начальник.

— Ну куда я тебя, уважаемый, отпущу? — не выдержал прокурор.

— В лес отпусти.

Прокурор вздохнул и кивнул лейтенанту:

— Закрывай.

— Постой, — прошептал старик.

Лейтенант насторожился.

Старик сунул что-то прокурору в руку, развернулся и ушел во тьму.

Вернувшись в кабинет, прокурор написал назначение на перевод и только тут посмотрел на зажатого в кулаке черного каменного человечка.

«Что ты мне привезешь?» — спросил его сын.

«Человечка каменного привезу», — подумал прокурор и положил фигурку в карман пиджака.

— Пусть посидит в одиночке до перевода в Красноярск. Начальник упорствовал. Как-то по всему его виду стало ясно — старый эвенк до перевода в Красноярск не доживет.

Можно настоять, припугнуть. Внезапно на прокурора накатила такая усталость. Не доживет, ну да ему какое дело… Он дописал, вздохнул и вышел.

Володя спал на скамейке, съехав головой по стене почти до колен. «Слюнки на щеке не хватает. Молодой».

«Волгу» болтало на колдобинах. От бензиновой вони подступала тошнота. Прокурор отвинтил окно. Воздух таежный, сочный озон одурманил и без того смурную голову. Володя пошарил хоботком по радиоволнам — во всем диапазоне стоял белый таежный шум.

В голове у прокурора долбило: «Не приезжай».

Вот бы показать сыну лес, какой он могучий. Вдоль вырубленной дороги — теплый на солнце, а внутри, в просветах — сырой и бесконечный, как камера Талтуги Этугена Воронина.

«Воронина», — хмыкнул Прокурор.

«Волга» вдруг задергалась и встала. Володя чертыхнулся, стукнул ладонями о руль, вышел, достал из багажника канистру, потряс, опять чертыхнулся.

— За бензином пойду, Михал Ваныч.

— А долго до города?

— Да не должно быть…

Прокурор вышел и осмотрелся. Прямо у дороги из земли торчал потемневший от времени деревянный крест. В лесу было странно тихо, даже птицы не пели. Володя уже скрылся за поворотом.

Прокурор дошел до креста. В лес уходила широкая тропа, темные кроны деревьев смыкались, и дорожка терялась в их тени. Он вспомнил старика. Как он там один? Может, уже перевели? Опять показалось — кто-то зовет — и потянуло от дороги в темноту.

Внутри церкви свежесрубленные бревна еще сочатся древесным соком, и одуреть, как пахнет.

Прокурор все смотрит кругом и не может понять — как здесь оказался. До чего странна церковь, не то церковь, не то баня… Икон нет. Местные, оголив торсы, сидят на полу, в сыром чаду, поднимающемся из подвала. Над сутулыми фигурами висят широкие распаренные лица, все в шишках и морщинах, как соскобленная с бревен древесная кора.