Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 2

Деревья по сторонам подползли по вырубке к дороге, тянулись к машине ветвями. «Волга» высвечивала вперед тусклым желтым светом, всплывала, как корабль, носом на разросшихся ухабах и опускалась.

Слабый голос Талтуги все время звал прокурора, так что он почти не мог думать. Почем он знал, что это саман его зовет? Прокурор не знал, но сам себе обозначил эту ночь последней. Последней, когда он что-то еще мог сделать. Ему казалось — он сам теперь в темной камере вместо Талтуги. Прокурор давил нарастающую тошноту, перетерпливал приступы отчаяния и ждал.

— Володь, — сдался, наконец, прокурор, — водки нету у тебя?

— Нету, Михал Ваныч, — с сочувствием отозвался Володя.

Прокурор в полузабытьи опустил руку в карман. Пальцы наткнулись на холодный камень. Сперва не понял, что это, потом вспомнил и прислушался — сын лежал тихо и тяжело дышал. Захотелось порвать темную тишину в голове.

— Я ему, Володя, из поездок камни привозил. Нормальные бати — подарки, а я камни. Большие такие куски базальта, покрытые мхом. В кейс не влезали, пер вручную. В аэропорту смотрели как на дурака. Стоят по подоконникам, если не выбросила вместе с вещами…

Володя уважительно молчал.

Прокурора скрючило. Толтуга внутри уже не ворчал, не камлал гортанно-монотонно, а выл от боли.

— Ох, гони давай быстрее, — сдавленно простонал прокурор.

Володя покачал головой: «Белая горячка, не иначе».

Зона издали засветила тайгу белым призрачным светом сторожевых огней.

Удивленное лицо охранника на КПП тоже было белое от этого света, будто мертвое.

Заехали на темную территорию, подошли к дверям «школы». Открыл заспанный косолапый лейтенант.

— Где начальник?

— Спит.

— Буди, — сказал прокурор, а сам подумал: «Вот на хрен я приперся? Приехал, и что?»

Поднялись наверх.

Прокурора шатало. Надо было хоть как-то прийти в себя. — Где у вас тут туалет? — спросил лейтенанта прокурор чужим далеким голосом.

В туалете прокурор подставил руки под струю ледяной воды. Захотелось отчистить себя от налипшей изнутри скверны. Почему-то знал — нельзя войти к Талтуге неумытым.

Прокурор слишком долго мыл руки, потом стал мыть лицо и шею — просто не хотелось никуда идти. Хотелось сбежать из зоны, из тайги, забыться в исполкоме в водочном небытии, улететь, не думать.

Наконец умылся и посмотрел в зеркало.

На него чужими глазами смотрел чужой человек, пустой, выветренный, изнеможенный месяцами не проходящим похмельем.

Был же сильный, волевой, куда все делось?

Он знал — нужно справиться, а с чем справиться — не знал. Не верилось во весь этот бред. Прокурор злился на себя и надеялся — это всего лишь сон. Кто-то все шептал в ухо, теперь тихо, как пищит комар. От боли пищит.

Недовольный Володя насупился на скамейке в углу. Прокурор прошел мимо, в кабинет начальника, пошарил у двери выключатель, сам налил себе водки, сел в майорское кресло лицом к двери и стал ждать.

Застегивая китель, вошел майор, зло посмотрел на прокурора заспанными, полными водки глазами, мол, чего ты лезешь… На щеках у начальника бегали бледные желваки, налитая шея того и гляди лопнет.

«Щас он меня спросит, зачем приехал, — подумал прокурор, — а мне и сказать нечего».

Но начальник потупил взор и начал говорить себе под ноги, скоро, как-то даже извиняясь:

— После перевода произошел инцидент. Зэки в камере облили подсудимого Воронина керосином и подожгли. Он сейчас в лазарете.

В лазарете встретила заспанная, похожая на уборщицу толстая медсестра в грязно-белом халате.

— Покажи товарищу Воронину пациента, — тихо, почти шепотом сказал лейтенант.

На кровати лежал забинтованный человек. Он был будто меньше Талтуги. Вместо рук и головы из-под одеяла торчали бинтовые повязки. К человеку присоединялись тонкие трубки, ведущие к мешочкам с растворами на тонкой металлической вешалке. В палате пахло лекарством и еще чем-то сладким и незнакомым.

— Уже отходит, — доверительно зашептала медсестра.

— Точнее доложи, — громче, чем хотел, сказал прокурор.

Толстая медсестра обиделась и стала давить сквозь зубы:

— Врач сказал, не выживет. Мы его перевязали. Слишком обширное поражение. Больницы рядом нет. Перевозить бесполезно.

— А где врач? — спросил прокурор.

— Спать пошел, — сказала медсестра. — Я же есть, чево тут сделаешь?

— Выйди.

Медсестра удивленно посмотрела на прокурора.

— Он вам родственник, што ли?

— Родственник, — устало подтвердил прокурор.

Прокурор поставил на пол кейс, подошел к кровати и тихо позвал:

— Эй, Саман…

Талтуга не шелохнулся.

«На эй зовут лошадей», — прошепелявил из Москвы, из памяти Сашок. Прокурор вздохнул: «Не повторяй за матерью».

Вспомнил: «Времени нет». Дотронулся до забинтованной груди Талтуги и сам сморщился, как от боли. Талтуга охнул, что-то сказал на своем языке.

Прокурор наклонился и прошептал:

— Что мне делать, скажи?

Талтуга молчал, его потряхивало, но он не просыпался. «Обряд, — вспоминал прокурор. — Что ему, свечи достать-зажечь, в бубен бить?»

Не было никакого бубна. В Москве умирал его Сашок. А здесь в тайге, в лазарете — саман Талтуга.

«Я тебя ждал», — сказал ему Талтуга. «Отдашь ему тело, а он тебе дух», — сказала старуха из сна. Вот и вся связь. Но прокурор знал, если ничего не сделать, оба умрут, сын его умрет.

— Я сам не справлюсь, слышишь? Чего хочешь, скажи?

Саман заворочался и застонал.

Прокурор тяжело вздохнул, закрыл глаза, встал на колени посреди палаты и почти перестал дышать.

Губы прокурора что-то зашептали на чудном языке. Голова поднялась к потолку, глаза закатились и заходили под веками. Прокурор прислушивался к кому-то внутри и бормотал в ответ:

— Выживет?.. Надо точно знать… Обещай, что выживет…

Заглянула медсестра, перекрестилась и сбежала.

Прокурор вдруг резко встал с колен, подошел к кейсу, присел на корточки, щелкнул замками и достал черный зэковский нож. Подошел к постели самана, приложил нож к бинтам на груди и надавил что есть силы. Где-то в Москве маленький Сашок во сне вдруг вдохнул, тоже что есть силы, и задышал свободно и ровно.

Володя спал на скамейке, свесившись на бок безвольной куклой. Прокурор тихо поставил с ним рядом кейс, достал из кармана пиджака черную каменную фигурку и вложил Володе в ладонь. Володя спросонья непонимающе захлопал глазами.

— Сыну передашь, — сказал прокурор, пошел по коридору, спустился мимо зазевавшегося лейтенанта и вышел во двор.

Было темно, но густая тьма спадала, чувствовался в ней скорый рассвет. Далеко над зоной, за прогнившим забором с колючей проволокой, на макушках деревьев темнота разряжалась и светлела.

Прокурор прошел по двору, мимо деревянных бараков, где на полках спали замерзшие зэки, мимо корпуса «школы», где на третьем этаже горело одинокое окно в кабинете майора, мимо удивленного охранника на КПП.