Лиза Ко - Беспокойные

Меня часто волнует мысль, будто литература не должна заходить на территорию политики. Как отделить искусство от мира, где оно создается, и зачем?

Я проработала над своим первым романом «Беспокойные» больше года, когда обналичила накопленные за десять лет летные мили и отправилась из Нью-Йорка в Фучжоу, Китай. Я заселилась в отель и неделю блуждала по городу в одиночестве, надеясь заглянуть поглубже в своих персонажей.

Этнически я китаянка, но у меня нет личных связей с Китаем. Мои родители родились и выросли на Филиппинах; они прибыли в Соединенные Штаты вскоре после утверждения Закона об иммиграции и гражданстве 1965 года, который перечеркнул почти вековые расистские квоты, по сути, запрещавшие иммиграцию из Азии, Африки и с Карибских островов, позволяя европейским иммигрантам посещать страну на законных основаниях. Мне повезло родиться в Нью-Йорке, вырасти в Америке в среднем классе, «легалкой». Мы с родителями жили в почти белом пригороде и регулярно ездили в манхэттенский Чайна-таун за продуктами, но чувствовали, что и там, среди более недавних иммигрантов, нам не место. «Тебе повезло», — говорили мои родители, и я знала, что должна быть за что-то благодарной, но еще это самое «повезло» казалось предупреждением — о том, каким зыбким может быть статус.

Я не умела читать и говорить по-китайски. В Фучжоу продавцы и таксисты, когда я лепетала им всякую чепуху, выпучивали на меня глаза и спрашивали: «Что ты за человек?» Я их не винила. Каждый вечер по дороге в отель я терялась. На прогулках я думала о множестве иммигрантов из Фучжоу, переехавших в Нью-Йорк. В отличие от многих из них, у меня были привилегии — американский паспорт, свобода передвижения.

Когда в 2009 году я начинала писать «Беспокойных», у меня была папка, набитая газетными вырезками об иммигрантках и их детях. Меня завораживало то, как этих женщин представляли в мейнстримных СМИ — то как трагических жертв, то как злобных пришельцев. И меня приводили в ярость коммерческие изоляторы — переданные частным тюремным корпорациям и во многом действующие вне закона, — где содержались сотни тысяч иммигрантов без прописки.

Меня притягивало к историям об одиноких матерях, отцах и детях. Среди них была Сю Пин Цзян, нелегальная иммигрантка из Фучжоу, которую агенты службы иммиграции арестовали в автобусе из Нью-Йорка во Флориду. Когда ее нашла репортер «Нью-Йорк таймс», Цзян удерживали в изоляторе для иммигрантов уже больше года, часто — в одиночной камере. Что меня больше всего поразило — она пыталась привезти в Соединенные Штаты из Канады восьмилетнего сына, но власти забрали его и передали на усыновление канадской семье.

Была Сирила Бальтазар Круз, мексиканская иммигрантка, выписанная из больницы в Миссисипи после родов — но без ребенка. Ребенка назвали брошенным, потому что Круз не выучила английский, и суд передал опеку американской паре. Были Джек и Кэсси Хе, китайские иммигранты, подписавшие документы на патронатное воспитание своей дочери, Анны Мэй, после того как Джека уволили с работы. Но приемные родители Анны, Бейкеры, отказались ее возвращать и хотели удочерить. Судья из Теннеси лишил Хе родительских прав, а юрист Бейкеров заявлял, что Хе не подходят на роль родителей и что Анну ждет лучшая жизнь в Соединенных Штатах: «Какой уровень жизни будет у ребенка в Китае?» Но никто не спросил, какая жизнь будет у ребенка в Соединенных Штатах, в разлуке с семьей.

Прообразом моего персонажа Полли — очень условным — послужила Сю Пин Цзян. Потом я дала ей одиннадцатилетнего сына Деминя; дом в Бронксе; работу в маникюрном салоне. Однажды утром она уходит на работу и больше не возвращается домой. Голос Полли, ее тяготы, ее путь — она заплатила пятьдесят тысяч долларов, чтобы ее тайно провезли в США в ящике, — всё это пришло ко мне в одном озарении. Но, когда я отправлялась в Фучжоу, ее линия уже много месяцев как зашла в тупик. Я так переживала из-за того, что неправильно покажу Китай, что избегала критически важных глав о нем.

В предпоследний день в Фучжоу я решила выбраться за город, села на первый же автобус, проходивший мимо моего отеля. Час спустя я сошла на конечной и осознала, что оказалась в прообразе деревни Полли. Вот недостроенные особняки, мимо которых ежедневно проходила Полли. Вот киоск со снеками, школа, рынок.

Вернувшись в Нью-Йорк, я воспользовалась подробностями из поездки, чтобы сдвинуть с мертвой точки главы романа: добавила в жизнь Полли дома, которые я видела, автобусы, которыми я ездила. И всё же я возвращалась к детям из газетных вырезок, разлученным с матерями и усыновленным американцами. Почему этих матерей так нужно было депортировать, а их детей — оставлять? Почему обеспеченные белые американские родители считались «пригодными», а родители-иммигранты, которые хотели растить собственных детей, — нет? И что именно считается лучшей жизнью? Приемные родители в этих случаях, похоже, верили, что они — и вся Америка — имеют на этих детей право. Приемная мать Анны Мэй Хе, Луиза Бейкер, заявила: «Если [мать Анны] действительно любит свою дочь, она оставит ее у нас».

Постепенно я осознала, что суть моего романа — не в одной Полли, но и в сыне Полли, Демине. Мне нужно было рассказать обе истории. Я решила перемежать историю Деминя об усыновлении белой парой и переезде на север с историей Полли о том, почему она покинула Китай, первых годах в Нью-Йорке и о том, что произошло после расставания с сыном. В двадцать один, десять лет спустя после исчезновения матери, Деминь переезжает обратно в Нью-Йорк и начинает искать Полли. Не буду спойлерить — чтобы узнать, найдет ли он ее, вам придется прочитать роман, — но в сердце «Беспокойных» лежат именно поиски Деминя его матери.

После статьи в «Таймс» Сю Пин Цзян отпустили из тюрьмы, а позже она получила статус беженки. Ей повезло. Почти четверть из 316 тысяч иммигрантов, депортированных из Соединенных Штатов в 2014 году, были родителями детей — граждан США, и сейчас в патронатных семьях находится свыше 15 тысяч детей, чьих родителей депортировали либо арестовали на неопределенный срок. «Беспокойные» — моя попытка заглянуть за газетные статьи, пользуясь деталями из реальной жизни как стартовой точкой, а не ориентиром. Это история за историей, посвящение поту, доброте и мучениям. Но на самом деле это история одной матери и ее сына — того, что свело их вместе и что их разлучило.

Электромузыкальный инструмент, созданный в 1920 году советским изобретателем Л. Терменом, и единственный музыкальный инструмент, на котором играют движениями рук в воздухе, без прикосновений, меняя емкость электромагнитного поля. Прим. ред.