Джеймс Фрей - Миллион мелких осколков

На сцену выходит какой-то тип – и зал начинает аплодировать. Я узнаю рок-звезду – оказывается, он тоже был пациентом этой клиники. Он поднимает руки вверх в победном жесте, улыбается, сгибается в поклоне, его черная кожаная куртка блестит, засаленные длинные волосы свешиваются вниз, цветастая шелковая рубашка переливается, большие кольца в ушах звенят, все сходят с ума. Он жестом просит тишины, аплодисменты стихают, и он начинает театрально прохаживаться по сцене взад-вперед, взад-вперед.

Потом останавливается, вперяет взгляд в потолок на мгновение, как будто видит там что-то кроме панелей, снова смотрит в зал и начинает говорить глубоким торжественным голосом. Его первые слова – «когда вышел мой первый хит и я проснулся знаменитым, то стал по-черному зависать на всяческих вечеринках».

Здесь он начинает подробно расписывать свой успех. Перечисляет, сколько записей продал, сколько баб перетрахал, сколько наград получил. Он рассказывает про свою гастрольную жизнь на чемоданах – говорит, такая жизнь совсем не сахар, даже если останавливаешься в «Фор сизонс». Говорит, как сложно записывать альбомы и как трудно быть звездой. Говорит, что все балдеют – так он это называет – от его губ, его волос, его голоса, который так мелодично звучит. И наконец, спустя какое-то время, и очень долгое время, он приступает к рассказу о пьянстве и наркотиках. Когда говорит про героин, постукивает двумя пальцами по сгибу локтя, когда про коку – втягивает в себя воздух, когда про алкоголь – словно держит бутылку, а когда про таблетки – словно забрасывает их в рот. Заявляет, что на пике зависимости тратил по пять тысяч баксов в день на кокаин с героином, полировал их вечером пятью бутылками спиртного и еще закидывался снотворным – таблеточек сорок, чтобы наверняка. Все это он рассказывает с самым честным видом, на голубом глазу и на полном серьезе.

Мне надоело, я устал от этой болтовни. Я нервничаю и в то же время счастлив. Странное состояние. Будь я в своем обычном расположении, я бы вскочил, показал средний палец, крикнул «пиздеж», согнал этого говнюка со сцены и надавал ему пиздюлей. Будь я в своем обычном расположении, я бы после хорошей трепки загнал его обратно на сцену и потребовал извиниться перед людьми за то, что убил столько их драгоценного времени. А потом сказал бы: если еще раз услышу, как он впаривает людям всю эту чушь, то отрежу его драгоценные волосы, почикаю его драгоценные губы, соберу его сраные золотые диски и засуну ему в задницу.

Мне не нравится этот тип. Не нравится, что он говорит и как он говорит. Я не верю ни единому слову, и его статуса рок-звезды недостаточно, чтобы я купился на всю ту чушь, которую он пытается загнать. Четыре или пять тысяч долларов в день – это такая доза любого вещества, что хватит убить человека несколько раз. Пять бутылок крепкого алкоголя на ночь любого богатыря отправят в коматоз. Сорок таблеток сильного снотворного – и ты уснешь вечным сном. Выпей он сорок таблеток хоть раз, уже бы не вернулся на этот свет – может, и к лучшему.

Наркоман он и есть наркоман. Неважно, какого цвета у него кожа – белая, черная, желтая или зеленая, богач он, бедняк или посерединке, самый известный человек на планете или самый безвестный. Неважно, на что он подсел – на наркотики, на алкоголь, на преступления, на секс, на шопинг, на еду, на азартные игры, на телевизор или на «Семейство Флинтстоунов». Жизнь у всех наркоманов одинаковая. В ней нет радости, блеска, веселья. Нет удач, восторга, счастья. Нет будущего и нет выхода. Есть только одержимость. Все поглощающая, все объемлющая, полностью все заполняющая одержимость. Выставлять ее напоказ, чтобы хвастаться, извращенно упиваться славой – это путь в никуда, потому что никак не приближает к правде, а только правда имеет значение. И этот тип на сцене стоит передо мной, перед всеми нами, и врет. Несет сущую околесицу. Только правда имеет значение. А это гребаная околесица.

Лекция заканчивается, раздаются оглушительные овации и восторженные крики, Губы, Волосы, Кожа и Шелк расплываются в самодовольной улыбке, рок-звезда сияет, машет, посылает воздушные поцелуи своим обожателям. Мне надоело, я устал от этой болтовни. Я нервничаю и в то же время счастлив. Странное состояние. Будь я в своем обычном расположении, меня бы уже давно стошнило. Леонард что-то бормочет себе под нос, я переспрашиваю, он смеется и отвечает, что подумывает направить парочку своих дружков потолковать с этим парнишкой по душам. Я тоже смеюсь и говорю – было бы славно. Благослови тебя Бог, Леонард. Славное богоугодное дело.

Мы встаем, пробираемся к выходу, перед выходом оборачиваюсь взглянуть на Лилли – но не вижу ее, не хочу, чтобы мое намерение заметили, поэтому сразу же отворачиваюсь и выхожу. Так хотелось ее увидеть. Так хочется ее увидеть. Возвращаюсь в отделение, иду к себе в палату и ложусь на кровать.

Заходит Майлз, садится на кровать, берет футляр, вынимает кларнет, спрашивает, не возражаю ли я, если он поиграет, я отвечаю – нет, играй сколько хочешь, беру книгу из тех, что привез Брат, беру наугад, не глядя, потому что мне все равно – хочется просто почитать, чем-то занять свой ум. Ярость, голод снова тут как тут, они возвращаются, они живы, они до конца не исчезают, всегда подстерегают меня, пожирают меня. Необходимо чем-то занять свой ум. Не важно, чем. Лишь бы занять.

Беру китайскую книжку, «Дао дэ цзин», потому что она тоньше всех и единственная, которую я не читал раньше. Маленькая, тоненькая, как тетрадка. Название написано простыми белыми буквами на черном фоне. Пролистываю до конца, смотрю на заднюю обложку, там три цитаты, эти слова мне раньше не встречались, но напоминают один в один выдержки из дерьмовых хипповых журналов в духе нью-эйдж. В верхнем углу – код издательской классификации, книга относится к категории «религия».

Я вмиг настраиваюсь на скептический лад. Не только из-за цитат и категории «религия», но и потому, что подобные книги я всегда сваливал в ту же кучу, что книги про астрологию, ароматерапию, магические кристаллы, силу пирамид, целительство, фэн-шуй и прочий хлам, который в разные периоды моей жизни мне подсовывали как средство решения моих проблем. Тот, кто думает, что подобные средства могут решить его проблемы, – по-настоящему решить, а не отвлечь от них на время, в моих глазах все равно что сумасшедший. Но эту книгу мне принес Брат, поэтому я прочитаю ее. Принеси мне ее любой другой человек, она бы уже валялась в мусорном ведре. Когда открываю ее, Майлз начинает играть на кларнете. Он играет плавную медленную мелодию. Она звучит в низком регистре, и я удивляюсь, как ему удается извлекать звуки и дышать при этом. Мелодия очень медленная, и кажется, будто играть легко, но я понимаю, что это не так. Глубокие, спокойные, медленные, нежные звуки кларнета. Не знаю, что за мелодия, но мне нравится.