Кэтрин Айзек - Я, ты и все, что между нами

То, как мы докатились от этого к запутанному клубку, в который превратились наши отношения сейчас, было сложно объяснить, но в то же время просто: все меняется.

Хотя наши проблемы начались, как только я узнала, что беременна, именно ночь появления Уильяма на свет изменила отношения между нами навсегда. До нее я верила, что мы все выдержим. После же я была уверена, что мы обречены на разрыв. Я поняла это в тот самый момент, когда он переступил порог больничной палаты и не смог дать ни одного вразумительного ответа на мои вопросы.

– Где ты был?

Мама извинилась и вышла, чтобы купить кофе в больничном торговом аппарате. К тому времени я уже не пыталась быть милой.

– Дело в том, что… Я был с Джулсом. – Его коллегой. – Мы задержались допоздна. Я потерял телефон… и понял, что случилось, только когда нашел его.

– Ты не был с Джорджиной?

– О боже, нет, – сказал он так, будто сама мысль об этом выглядела смехотворной.

– Тогда почему ты в следах ее помады?

Его рука метнулась к шее.

– Это не… – Он сделал глубокий вдох, но мгновенно отчаялся что-либо объяснить. – Окей. Мы случайно столкнулись друг с другом.

Я посмотрела на него с недоверием.

– Ты серьезно считаешь, что я должна в это поверить? Что из всех баров в Манчестере ты и твоя бывшая девушка по чистой случайности одновременно оказались в одном и том же?

Он переминался с ноги на ногу, его глаза беспокойно метались, он боялся встретиться со мной взглядом. Несмотря на свои многочисленные таланты искусством обмана Адам не владел – в этом он был просто ужасен.

– Ладно, хорошо, – сказал он. Капельки пота собирались над его бровями. – Она звонила мне несколько дней подряд, после того как рассталась с тем парнем, с которым встречалась, Джонни. Так что мы договорились встретиться в баре «Буш».

– Тогда почему ты мне солгал?

– Я не лгал! Ну… Окей, вроде как солгал.

– Так что насчет помады?

Он сглотнул:

– Я обнял ее… Чтобы поддержать.

Я прикрыла ладонью крошечное ушко Уильяма.

– А она в ответ сделала тебе минет, чтобы поддержать?

– Джесс, не надо так, – пролепетал он.

– А чего ты ожидаешь, когда выключаешь телефон на двенадцать часов, пока я рожаю твоего первенца?

Он продолжал разглагольствовать, что я должна доверять ему, поверить, что Джорджина ушла домой одна, а он оказался у своего друга Джулса. Я, может быть, и была слегка не в себе от петидина, но я точно не выжила из ума. Это подтвердилось, когда я случайно столкнулась с женой Джулса, Сьюзи, в свой первый после больницы поход в супермаркет. Она выполнила обязательный ритуал по воркованию с Уильямом, после чего я невзначай спросила:

– Так что… Джулс задержался допоздна в день тимбилдинга? Я знаю, что некоторые гуляли до утра.

Она покачала головой:

– Джулс не пьет много, он легковес, Джесс. Он вернулся домой в половине первого и уже через пять минут храпел рядом со мной.

Таким образом, я знала наверняка: Адам солгал и об этом.

Я не набожный человек, тем не менее я всегда верила в силу прощения. Я не из тех, кто держит обиды или отказывается их отпустить: я не хочу, чтобы они съедали меня изнутри. Но как можно простить кого-то, если ложь не прекращается? И она не прекратилась – Адам просто перестал утруждать себя враньем о той ночи. Он сказал, что я «все неправильно поняла», отказался говорить об этом, полагая, что на этом все должно было закончиться.

Мы оставались вместе еще два месяца и две недели после рождения Уильяма, и те дни, когда мы должны были чувствовать единение как семья, стали одними из самых несчастных в моей жизни. В этом была не только вина Адама.

Конечно, я без памяти влюбилась в своего малыша, но с ним было не просто. Он был прекрасным, но требовательным, беспокойным, шумным и равнодушным к кормлению, если только оно не происходило между полуночью и пятью часами утра.

Недостаток сна и гнетущая усталость, казалось, никогда не закончатся, и я винила себя в том, что Уильям не был похож на довольный комочек радости, каким, как мне представлялось, должен быть новорожденный. Я была уверена, что делала что-то не так, несмотря на то что прочла все возможные руководства для родителей.

Когда Адам вернулся на работу после короткого отпуска, я оставалась дома, ухаживая за Уильямом, выкачивая из себя молоко, как голштинская корова, и варясь в собственном отчаянии. Я была физически истощена, поражена маститом и настолько далека от определения аппетитной мамочки, что мне хотелось сжечь свой модный детский слинг.

Днем я отчаянно жаждала присутствия Адама, но раздражалась, как только он переступал порог, и вспоминала, что он натворил. Некоторые друзья спрашивали меня тогда, была ли у меня послеродовая депрессия. Наверное, так и было. Но было и еще кое-что, а худшее ждало впереди.

Однажды мама сказала, что те странноватые смешные симптомы, которые проявлялись у нее в последние несколько лет, стали чем-то серьезным и совсем не смешным. Сказать, что я была раздавлена, – ничего не сказать. Я была опустошена. Я не могла сконцентрироваться. У меня кружилась голова от чудовищности собственных чувств, от мысли, что моя жизнь уносилась прочь в направлении, которым я не могла управлять.

В этом котле стресса и страдания мое терпение к абсурдной лжи Адама достигло предела. Может, у меня и была послеродовая депрессия, но у меня однозначно была депрессия из-за мамы и депрессия из-за Адама, вызванная тем, что я начала строить семью с мужчиной, который подло обошелся со мной и был не способен стать столпом силы, в котором я нуждалась.

Несмотря на это, когда я сказала ему, что мы должны расстаться, я не была полностью уверена, что хочу этого. Я даже не помню причину нашей ссоры в тот день. Знаю только, что была охвачена обжигающей яростью, как будто все мои страхи, негодование и гнев от того, как он себя вел, внезапно сконцентрировались в одной точке.

– Ты не заслуживаешь быть отцом Уильяма, – сказала я ему. – Ты просто не готов к этому. Чем больше проходит времени, Адам, тем более я убеждаюсь: всем будет только лучше, если мы с Уильямом уйдем.

Эти холодные слова повисли между нами в той самой квартире, где мы когда-то были так близки и влюблены. Оглядываясь назад, я понимаю, что наивно надеялась, что он проявит силу воли и будет умолять меня остаться. Не знаю, почему я думала, что выиграю на этой ставке, но я была слишком утомлена, чтобы отдавать отчет о своих действиях.

А он даже не стал спорить.

– Хорошо, – просто сказал он. – Если это то, чего ты хочешь.

Я собрала сумку и поехала домой к родителям, чувствуя себя оцепеневшей, сжимая зубы, разрушаясь и рассыпаясь. Я проплакала всю ночь, лежа в постели, крутясь и ворочаясь, в той самой спальне, где на стене висели мои подростковые постеры, а мой малыш беспокоился в своей переносной кроватке.