Эдуард Лимонов - Философия подвига

Дополнительные сведения о Нечаеве:

Сын крепостного, родился он 20 сентября 1847 года. Самостоятельно освоил курс гимназии. Был вольнослушателем Петербургского университета. В то же время работал учителем Закона Божьего в Сергиевском училище.

Модель. Прототип. Эталон всех будущих героев революционного движения в России. Никем не превзойдённый в красочности и свирепости.

Сакральная жертва в фундамент русской революции.

28 января 1869 года на Фурштатской улице была проведена многочисленная сходка.

Путём сбора подписей тех, кто хотел выйти на демонстрацию протеста, Нечаев хотел встряхнуть своих сторонников и расширить ряды радикалов. Присутствовали около 70 человек (Ралли называл цифру в 200, что представляется малоправдоподобным). Нечаев, вспоминает Засулич, «взял слово и заявил, что уже довольно фраз, что всё переговорили, а тем, кто стоит за протест, кто не трусит за свою шкуру, пора отделиться от остальных, пусть потом они напишут свои фамилии на листе бумаги, который уже оказался приготовленным на столе».

Гольденберг же пишет, что Нечаев «явился с бумагой и прочитал что-то вроде того, что, мол, мы обязываемся собраться такого-то числа на площади перед Зимним дворцом для демонстрации».

По словам Засулич, «группа инициаторов подписалась первая, а за нами бросились подписывать другие». Успех, с точки зрения Нечаева, был немалый. «По окончании сходки Нечаев с собравшимися членами кружка восхищался необыкновенной удачей подписки».

Всего набралось 59 подписей. Первыми подписались Никифоров и Нечаев. В числе подписавших, подписи Е. Аметистова, Ралли, Катина-Ярцева, Бирка, Енишерлова, Лихутиных, Ижицкого. Выступление радикалов после сходки на Фурштатской стало неизбежным.

Но вмешалась полиция. Нечаев скрылся из Петербурга. Арестован уже 29 января и допрошен. «Он действительно 28 января был у студента Любимова, где было до 12 человек, ему не известных, они рассуждали о кассе для бедных студентов. На сходку он никого не приглашал, и были ли в квартире у Любимова ещё какие лица — не знает, о сходке он узнал в Университете от незнакомого ему студента».

Нечаев не сразу отправился за границу, он ещё успел побывать в Москве и в Одессе.

Уже складывалась легенда о Нечаеве. Согласно этой легенде, он был арестован и заключён в Петропавловскую крепость.

Доподлинно известно, что Нечаев уехал за границу после 3 марта. Там он отправился в Женеву — центр русской революционной эмиграции, на встречу с династией «Колокола».

Нечаев заблаговременно предупредил о своём приезде Бакунина, прислав ему «Программу революционных действий». Бакунин — Нечаеву: «Как бы Вы не отвёртывались и не виляли, Вы поневоле высказали мне следующее: общество ваше по своей численности было ещё весьма незначительно, по материальным средствам ещё менее. Практического ума, знания и умения в нём ещё мало. Но комитет, вами составленный, без сомнения, из людей, подобных вам, — продолжал Бакунин, — и между ними Вы — один из самых лучших, из самых крепких… кроме вашего кружка я не предполагал, и не предполагаю возможность существования в России другого столь же серьёзного кружка».

В июле 1869 года Нечаев уехал обратно в Россию.

21 ноября 1869 года «студент» Иванов был убит Нечаевым, Николаевым, Успенским, Прыжовым и Кузнецовым в гроте парка Петровско-Разумовской академии, куда его заманили под предлогом помочь вырыть якобы зарытую там подпольную типографию.

Нечаев легально перешёл границу с Восточной Пруссией примерно 20 декабря 1869 года.

Были арестованы 310 человек.

Нечаев был арестован в августе 1872 года в Швейцарии и выдан русскому правительству как уголовный преступник. В 1873 году суд приговорил его к 20 годам каторги, однако по распоряжению Александра II Нечаев был навсегда заточён в одиночную камеру Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Скончался там же в 1882 году.

Декабристы, по Нечаеву, были «людьми дела», «их отрицание было отрицанием на деле». Но и они, с его точки зрения, не понимали «стремлений народных». Лишь немногие из них предлагали «разбивать кабаки, позволить грабёж и, взяв хоругви из церквей, идти прямо на дворец для расправы с его обитателями», чтобы «перерезать всю семью царя Николая со всеми домочадцами».

Главным пунктом «практических действий» было «истребление царя со всеми чадами и домочадцами, со всей так называемой ектинией, для искоренения формы государя вообще».

(Если верить воспоминаниям В. Д. Бонч-Бруевича, это место нечаевского листка вызвало особый восторг у Ленина: «Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или другим причинам, бывало в церкви и все знали, что на великий, на большой ектимий вспоминается весь царствующий дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожить из них? — спросит себя самый простой читатель. — Да весь дом Романовых, — должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!»

Тут, как мы видим, Нечаев чуть ли не дословно повторяет красного кюре Жака Ру, за восемьдесят лет до этого лицезревшего голову Людовика XVI — катящуюся по эшафоту.

«Размышления над нравственностью и честностью той или другой меры, необходимой для истинного дела, именно и мешали, и останавливали всякое реальное начинание». Это тоже Нечаев.

С «ишутинского дела началась новая эра революционного понимания», «мощные образы ишутинцев крепко запечатлелись в головах юношества и делались образцами».

Выстрел же Каракозова объявлялся Нечаевым «начинанием нашего святого дела».

10 января 1775 года в Москве выдался днём ветреным, добавляя к январскому холоду. На Болотном острове, на площади, оцепленный войсками, стоял эшафот. В санях привезли Пугачёва и Перфильева, тоже приговорённого к четвертованию. Современники сообщают: «Незаметен был страх на лице Пугачёва. С большим присутствием духа сидел он на своей скамейке».

Пугачёв взошёл на эшафот, перекрестился и, кланяясь на все стороны, стал прощаться с народом: «…прости, народ православный». Палачи набросились на Пугачёва, сорвали тулуп, стали рвать кафтан. Пугачёв упал навзничь, и «вмиг окровавленная голова уже висела в воздухе» (А. С. Пушкин) — не желая создавать Пугачёву ореол мученика, Екатерина II отдала приказ не четвертовать Пугачёва, но отсечь ему голову. «Превеликим гулом» и «оханьем» ответил народ на смерть вождя.

Вместе с Пугачёвым казнили Перфильева, повесили Шигаева, Подурова и Торнова. Предатели Чумаков, Творогов, Федульев и другие получили «высочайшее помилование» и были высланы на жительство в Лифляндскую губернию.