Маргарет Грэм - Истерли Холл [litres]

Милли низко склонилась над ковриком, протаскивая голубой лоскут между других лоскутов. Она не поднимала головы. Тим с грохотом швырял кубики.

Как Роджер мог узнать о голубях, размышляла Эви, не сводя глаз с матери малыша. Ей вспомнилось, как во время праздника банковских каникул он вился вокруг Милли. Но ясно же, что она не могла рассказать ему? Какой смысл было спрашивать? Ну, при желании можно считать, что про голубей просто все знают.

Усталость прочертила глубокие морщины на мамином лице, но улыбка ее никуда не делась. Она взглянула на часы.

– Грейс сейчас у пожилых. Почему бы тебе не заскочить к ней, перед тем как ты уедешь? Она по-прежнему не оправилась, ты знаешь.

Эви согласилась и зашагала по дорожке ко входу в пансион. Не успела она постучать, как Грейс уже открыла дверь.

– Я видела, когда ты приехала, и ждала, что ты зайдешь.

И ее лицо тоже выглядело усталым. Она вышла из дома. Эви сказала:

– Мама берет такс Брамптона. Если окажется, что они причиняют слишком много хлопот, не мог бы кто-то из ваших семей приютить собак? Это совсем ненадолго.

Голос ее звучал наигранно веселым.

Грейс взяла Эви под руку, и они принялись осматривать кабачки.

– Я спрошу у них, дорогая моя Эви, но я как раз собиралась сказать тебе, что я записалась в добровольную санитарную дружину. Буду там работать.

Эви эта новость почему-то совершенно не удивила.

– Ну что, наверно, зрелище будет более волнующим, чем кухня.

Она подтолкнула локтем подругу раз, потом другой. Грейс негромко рассмеялась и тоже толкнула ее.

– Нет ничего важнее, чем твоя еда, Эви. Когда ожидаются раненые? Это уже обговорено?

Они остановились у ворот. Наверху, на вершине холма, все так же несгибаемо стояло Корявое дерево. Эви показалось, что в голове у нее что-то замкнулось, мысли остановились, но потом все снова завертелось. Да, с деревом уже веками ничего не происходит. Человек вырыл шахты, долины изменили свой вид, но Корявое дерево как стояло, так и стоит. Оно всегда росло здесь, тихо и спокойно. Но что, если придут немцы, если их выстрелы разрушат дома, уничтожат страну? Если будут уничтожены вот эти дома – их дома?

Она обвела глазами три дома: тот, где живет ее семья, дом для пожилых шахтеров и дом, где людей принимают в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств. Потом перевела взгляд на поселок, на платформы у шахты, на гору шлака. Что, если интервенты ворвутся в их дома, как солдаты в конюшенный двор, но с винтовками наперевес?

Эви обернулась к Грейс:

– Она уже здесь, правда? Война уже пришла в нашу жизнь, и теперь все будет по-другому, потому что забирают наших мужчин, а не только солдат, так, значит, это будет долгая история, разве не так?

Грейс обняла ее за плечи.

– Некоторые так и говорят. Но подумай, Эви, если им нужны будут женщины, потому что мужчины уходят, тогда мы сможем заявить о себе. Мы покажем, что мы не хуже можем справляться с делами, а когда все закончится, им придется относиться к нам серьезно. Ты сама знаешь, собраний больше нет, и уже давно. Кристабель объявила о временном прекращении нашей борьбы. Теперь мы должны быть паиньками и поддерживать мужчин.

Она замолчала, покачав головой.

– Но хотя наше дело выиграет в дальнейшем, сейчас страна в состоянии войны, и все остальное, в том числе право голоса, малозначимо и обратилось в прах.

Обе молчали, глядя вокруг. Как это возможно, что день такой чудесный? Что овцы пасутся в лугах, а коровы гуляют в кукурузе? А вот лошадей больше нет, господи, всех их забрали на войну.

Наконец Эви произнесла:

– Вы придете на проводы, когда мужчины поедут на фронт? Если, конечно, вы сами не уедете? Они отбывают из Саутхэмптона.

Эви открыла ворота и поплотнее завернулась в шаль. Холод пробирал ее до костей, хотя погода была мягкая.

Грейс подошла к воротам.

– А зачем? Мне некого провожать.

Эви пристально посмотрела на нее.

– Вы должны прийти. Кто знает, доведется ли вам увидеть его еще раз.

Вероника обедала с родителями и слушала, как кипятился ее отец по поводу потери охотничьих лошадей.

– Почему этот идиот – твой муж – не мог пустить в ход свои связи? Я не понимаю этого.

– Он был занят, собираясь на войну, отец, – ответила Вероника, одновременно удивляясь, как это Эви удалось приготовить такие чудесные кнели, хотя у нее был всего час. И как миссис Мур сумела протереть их через волосяное сито? Но ответ она уже знала. Ей надо научиться готовить. Позор, что она знает только названия блюд, а приготовить их ради спасения собственной жизни она не в состоянии. Она оборвала саму себя. Почему все сейчас стало вопросом жизни и смерти?

– Ну да, собирался, и я говорил с ним насчет зачисления Оберона. Я не могу допустить, чтобы Ричард показывал себя героем, а Оберон уклонялся от военных обязанностей.

– Оберон не уклонялся, отец.

Как омерзительно он чистит яблоко! Держит нож так, будто это оружие, и не режет, а наносит удары. Почему он не пользуется ножом для фруктов и вилкой?

– Не препирайся с отцом, – вмешалась мачеха. – Это его дом, и тебе следует выказывать ему должное уважение, особенно если учесть, что он предоставил здесь жилье тебе и твоему мужу.

– Да, мачеха.

Черта с два она будет называть ее мамой после подобного нравоучения.

Арчи стоял рядом с буфетом. Какие мысли приходят в голову слугам, когда их хозяева до бесконечности разыгрывают перед ними этот убогий и пошлый спектакль? Почему Арчи не зачислили? А, да, Оберон сказал, что кто-то должен остаться. А как насчет шахтеров? Они могли бы остаться в безопасности в шахтах. Хотя что за ерунда, здесь каждый месяц кто-нибудь погибает, а раненых еще больше, и так по всем угольным копям. Вероника положила салфетку на стол. Когда наконец она сможет уйти к себе?

Леди Брамптон смотрела на лорда Брамптона.

– Дорогой, ты собирался обсудить с Вероникой организацию здесь госпиталя вместо санатория. Если я правильно помню, ты предположил, что пребывание в санатории потворствует симулянтам.

Как только Арчи вышел, лорд Брамптон обрисовал свой план, что само по себе было крайне необычно для него. Он перечислил шаги, которые он уже предпринял, предварительный заказ на койки, который будет окончательно уточняться, прием на работу медицинских сестер и волонтеров, зачисление доктора Николса на должность начальника медицинской службы.

– Я уже добился финансирования из различных источников.

– Я в этом не сомневаюсь, отец, – сказала Вероника сухим тоном. – А вы оба будете присутствовать, чтобы оказывать помощь?

В голосе ее прозвучало едва скрываемое презрение.

Он швырнул салфетку на стол и отодвинул стул. Бьющее через край ожесточение, свойственное этому человеку, пугало ее. Так было всегда. Сначала она противостояла ему, потом она в страхе отступала.