Джейн Джонсон - Преданное прошлое

— Ты чрезвычайно наивный молодой человек, Роберт Болито, — многозначительно сказал Маршалл. — Еще раз повторяю: мы не можем допустить, чтобы обнаружили, как мы влезаем прямо в это пиратское гнездо. По множеству причин, но самая важная из них та, что если кто-то сообщит в Англию о наших делах — а здесь полно таких, кто то и дело шастает туда и обратно по собственному усмотрению, да еще и имеет кучу связей про всей Европе, — то у нас будут все шансы болтаться на виселице. Достаточно веская для тебя причина?

Роб в ужасе уставился на него.

— Господи помилуй, — пробормотал он наконец. — И во что это я вляпался?!

— Я предупреждал, тебе бы следовало отказаться от этой глупой затеи и сидеть дома.

— Ну я ведь здесь, так что говорить больше не о чем. Я здесь, и я, кажется, обречен и проклят.

Ну, я уже здесь, как я иму сказал, я здесь и, кажится, обречен и проклят, но тагда я ище не знал, насколько это близка к истине…

— Интересно, кому и зачем он это писал, — сказала я наконец, складывая лист бумаги и откладывая его в сторону, в гору грязной посуды, оставшейся от завтрака. Мы сидели на террасе на крыше дома за шатким старым столом, который Идрис поставил там, а рядом в бетонный куб был воткнут огромный выцветший зонт от солнца, защищая мою бледную английскую кожу.

— Это не дневник?

— Судя по виду, часть письма. Видите, на копии видны оборванные края? Но нет деформированных букв, как это было бы, если бы Майкл снимал копию с книги. Странно. И бумага совсем другая, чем та, на которой написано письмо сэру Артуру Харрису, да и почерк по виду другой, более мелкий и аккуратный.

— Может быть, письмо своему хозяину он писал в спешке.

— Или здорово волновался… — Я прикусила губу. — Стало быть, вы полагаете, что Роберт Болито и впрямь проделал весь этот путь от Англии до Марокко, намереваясь спасти Кэтрин из рабства?

— Несомненно, таково было его намерение, и, видимо, ему это удалось, иначе книга никогда не вернулась бы в Англию.

Я вздохнула:

— Очень романтическая история. Боюсь, это сказка.

Идрис скорчил недовольную гримасу.

— Если ему удалось это предприятие, не понимаю, почему парень считал, что обречен и проклят. Может, он женился на ней и она оказалась скверной женой и он так и не нашел с ней счастья.

Может, она ему изменяла, или грубо с ним обращалась, или вообще сбежала от него. В этой истории много такого, чего мы пока не знаем.

— Мм, — рассеянно выдавила я, не желая гадать.

Записи в дневнике Кэтрин внезапно обрывались, остановившись на описании самых разнообразных домашних дел и забот. Из последних записей я узнала, что «кажный день женщины из касбы приходют сюда и сидят са мной и вышивают. Мы вышиваем шелками всех цвитов и аттенков, извесных чилавеку. Никагда не видала таких прикрасных цвитов, разви только в цвитнике леди Харрис в Кенджи». Потом шло описание того, как «Хасна научила миня гатовить блюдо, каторое ани называют «украшинное лицо», но без подробностей о том, что это за блюдо. Я прочла про рубаху, которую сшила Кэтрин, и о том, как она готовила себе сурьму, чтобы подводить глаза, из ингредиентов, которые купила «на суке» (она писала слово «суук»); как выучила несколько слов на их языке. Все это было очень интересно, если рассматривать записи в качестве исторического документа, но лично у меня — как ни стыдно в этом признаваться — вызывало огромное разочарование. Судя по ее записям — пересыпанным словами, которых я не понимала, с огромным трудом пробираясь сквозь подробности, — девушка, кажется, даже радовалась тому, что оказалась в Сале в качестве рабыни, если действительно была продана в рабство, потому что обучение женщин искусству вышивки в некоем вполне респектабельном и богатом доме и без каких-либо других, более обременительных обязанностей никак не соответствовало моему представлению о том, на какую страшную жизнь обречена молодая невольница. А больше всего меня раздражало то, что все это никак не вязалось с последствиями внезапного и чудесного появления Роба, явившегося, чтобы вызволить Кэтрин и отвезти обратно в Корнуолл.

— Мне кажется, — заявил Идрис, — этот ваш Майкл оставил у себя вторую половину пазла.

Я тоже об этом подумала, и мысль лишила меня душевного равновесия. Ксерокопии были приманкой. Майкл хотел заполучить книгу и использовал письма Роба, чтобы выманить меня из моего убежища. Я вовсе не желала отдавать ему книгу, однако отчаянно хотела узнать конец истории. Но даже при этом я была совершенно не готова к тому, чтобы встретиться с Майклом лицом к лицу.

— Когда мы встречаемся с вашим другом Халидом? — спросила я.

— Он будет ждать нас в два в кафе около вокзала.

Я взглянула на часы. Стрелки показывали около половины двенадцатого.

— А до этого?

— Давайте я покажу вам те суки, которые, видимо, посещала Кэтрин. Кстати, именно там я вырос.

Поверх джинсов я надела темно-синюю джеллабу, которую Идрис принес вчера вечером, но с белым головным шарфом мне было не справиться: в него просто не умещались все мои волосы, их оказалось слишком много. Я попыталась спрятать их на спине, под рубахой, но что бы я ни делала, шарф спадал с головы. В конце концов я завязала его узлом, распустив волосы.

— Черт! — яростно пробормотала я, обернувшись и обнаружив совершенно незнакомого человека в серой рубахе и синем тюрбане. Он стоял в дверях, опершись о косяк, и наблюдал за моими стараниями. Понадобилось добрых несколько секунд, прежде чем я поняла, что эта экзотическая личность не кто иной, как мой гид.

— Ну-ка, — сказал Идрис, забирая у меня шарф, — дайте я завяжу. Имея несколько сестер, я приобрел в этом деле некоторый опыт.

Его пальцы скользнули по моей шее — не могу сказать, случайно или нет; следом за ними по ней скользнул мягкий хлопок шарфа, и пару секунд спустя ткань плотно и аккуратно охватывала мою голову, а на лицо спускалась вуаль.

Замаскировавшись таким образом, мы выбрались в широкий мир.

Медина была запружена транспортом — жуткая мешанина людей, животных и машин. Едва только успеешь перевести дух, оказавшись наконец на тротуаре, как из-за угла, взревывая мотором, вылетает человек на скутере, беспрерывно сигналя, и пешеходы распластываются вдоль стен. Не имею представления, как тутошние ослики справлялись с подобными ситуациями. Кажется, бедняги относились ко всему с философским спокойствием, они тихо и мирно стояли в пробках или привязанные к столбам, пока на спину им или в их повозку нагружали чудовищные, огромные тяжести.

А вот марокканцы, наводнявшие сук, явно не были склонны к философскому восприятию окружающей действительности. Мы миновали женщину, яростно вопившую что-то мужчине, который только что отрезал кусок от штуки синей хлопчатобумажной ткани. Впечатление было такое, что она вот-вот обрушит весь огромный рулон ему прямо на голову, потому что дама темпераментно размахивала руками, а он уклонялся от нее, опасаясь вполне вероятного физического ущерба. Идрис заметил, что я внимательно наблюдаю за этой сценой, и пояснил: