Ринат Валиуллин - Безумие белых ночей

— Разве какая-нибудь меня устроит? — поцеловал Артур меня. «Вечно нацепит эту дурацкую прощальную улыбку. Откуда она у него?» — и вышел. На улице скучно моросило. Шила стояла на аварийке, пока тело мужа не поглотила суета города.

Понедельник — как Эверест: никогда не знаешь, когда закончится восхождение, то ли во вторник, то ли только в субботу. На подъезде к колледжу я уже думала о парковке, о чем я еще могла думать. Найти свое место в жизни было очень важно хотя бы на день.

Она вышла к доске и смолкла, даже внешность ее, что недавно только кричала, тоже заткнулась. В каждом молчании есть доля мужества. Однако пауза затянулась, и надо было что-то предпринимать. Я уронил ручку. Саманта, так звали ученицу, вздрогнула, будто проснулась, и начала рассказывать тему. «Некоторым нужна отмашка, чтобы начать». Вспомнил я почему-то пощечину, которую мне влепила Шила, когда я впервые назвал ее дурой. Невольно потрогал свою щеку, словно та все еще горела и о нее можно было погреться после жаркой оплеухи.

— Ты что? Больно же.

— Ты тоже почувствовал эту боль? С некоторыми необходимо быть жестче. Иначе они на шею сядут. И куда потом ты будешь меня целовать?

— Я найду место для парковки своих губ, не волнуйся, — все еще потирал я щеку.

Именно после этого и началось, все пошло наперекосяк не только дома, но и на работе.

Бортовые самописцы фиксировали последние минуты жизни из биографии дровосека. Артур беспомощно лупил топором дверь, выбивая из себя Раскольникова. Он писал книгу о своем славном творчестве, он крутил круглое колесико радио, проезжая курсором города, выдавленные за стеклом приемника, словно они проплывали за окном. В каждом городе своя музыка, своя цитата для своего сникерса с арахисом. Все это было похоже на какую-то компьютерную игру, где все хотят выиграть, если не получилось в жизни.

Дни шли на цыпочках, то забирая меня целиком и полностью, то, чураясь меня, с желанием пролететь по-быстрому. Будто увидели в толпе знакомое лицо, но сделали вид, что не заметили. Впрочем, я их тоже часто не замечал. То вовсе останавливаясь на обочине в ожидании своего номера автобуса. Чтобы заступить на вахту вовремя в свой назначенный день, чтобы наступить на всех, простоять двадцать четыре часа и удалиться. Вопрос счастья — вот что заводило меня и большинство людей в тупик. Не тупить означало быть счастливым.

Шила приблизила ко мне лицо и стала громко принюхиваться:

— Вы кто?

— Я кот.

— Вы уверены?

— Нет, но собаки лают.

— А ты умеешь лаять? — положилась она на меня. Голова ее устроилась на моей груди.

— Нет. Я же кот. Могу только кричать по ночам.

— А по утрам?

— Только слушать, — взял я выбившийся из головы Шилы локон светлых волос и стал щекотать им ее же ухо. — Твои пряди, как сплетни.

— Почему как сплетни?

— Что-то в них есть привлекательное.

— Ага, щекотно. Почему люди любят сплетни? — поймала она мою руку, которая ее щекотала в свою ладонь.

— Комменты всегда были интереснее, чем сама тема.

— А что там в комментариях?

— Сегодня вернусь позже, собирались встретиться с Марсом в баре.

— Смотри не напейся.

— А смысл тогда пить?

— Сегодня наши, что ли, играют? — Я не была фанаткой футбола, но часто, когда спорила с Артуром по пустякам, довольствовалась ничьей. Берегла силы для действительно важных игр…

— Перестань меня целовать.

— Извини, больше некого.

— Я же сказала, что не против, чтобы ты сходил в бар.

— Не надо на меня вешать свои поцелуи, сдай в гардероб.

— Номерков нет. Как хочешь, так и умирай, — откинул я на подушку голову.

— Яблоко от яблони недалеко падает.

— А персики не ждут, их срывают прямо с веток.

— Были персики, пока их срывали, а теперь это груши. Любишь груши?

— Главное, чтобы малышу понравилось. И хватит тебе уже прибеднять свою красоту, — чмокнули мои губы ее сосок.

— Только после того, как ты станешь честным.

— Я все время собираюсь. Бывает, только захочешь начать жить честно. А тут бац — красивая девушка.

— И пустота. Я знаю, как это бывает. Я имею в виду душевную.

— Хочешь поговорить о пустоте? Хорошо, наливай.

— Куда?

— В душу. Ты помнишь своего первого? Каким он был?

— Понедельник как понедельник, что с него взять. Вспоминать не хочется, забыть невозможно.

— А последнего?

— Мне кажется, ты его знаешь.

— Мне кажется, нет. Иногда мне кажется, я совсем себя не знаю.

«Все ты знаешь, любимый и нелюбимый мой Артур, все ты знаешь, только молчишь, только ждешь, только боишься», — подумала про себя Шила и добавила вслух: — Будь осторожен, легкая неудовлетворенность приводит к большим катаклизмам. Растягивай удовольствия, растягивай их по всей площади своей жизни, чтобы не было места депрессии.

В дыру двери он уже видел голову Марса, с кочками наушников торчащую из спинки кресла:

— А потом я увидел, как ты страдаешь без неба, как ты не можешь найти себя среди людей на земле, словно человек, который видел воздух, но разучился дышать. Прости, Артур. Меня мучила совесть, она просто извела меня, с каждым днем все больше убеждая в том, что ты был прав, только так, только таким образом можно что-то доказать в этом мире. Прости, но ты сам никогда бы не смог на это пойти, ты слабак, потому что ты любишь людей.

— Марс! Марс!! Ты что делаешь?! Мать твою!! — в тысячный раз не своим голосом Артур обдирал горло его именем. Он бросил топор и принялся раздирать пластмассу двери руками, порезавшись о металлическую прошивку, увидел кровь. Та побежала по волосам старухи. Вытер ладонью лицо. Измазавшись кровью старухи, будто готов был с ней породниться, лишь бы она сдалась. Он на мгновение остановился, слыша, как за спиной Кристина уже по инерции, словно просроченный новопассит, успокаивала не то пассажиров, не то себя.

— Да, и еще одно, Артур. Пожалуй, самое главное: я был с твоей женой. Ты счастливчик. Что я могу тебе о ней рассказать? Приятная, теплая, вкусная женщина, каких много, от всех остальных она отличалась тем, что любить ее было непросто, а не любить и вовсе невозможно. Короче! Шила — она носит моего ребенка.

После этих слов Артур опустил топор, тот вывалился из рук, и, сделав ход конем, обессилевший, отвалился буквой «Г» под ноги. «Вот кусок дерьма». — Артуру вдруг дико захотелось позвонить Шиле, чтобы развеять злостную клевету. Он посмотрел на истерзанную дверь. Старуха была мертва. Старуха — любовь. Ему тоже захотелось вдруг умереть. Впереди к лобовому стеклу хищно приближалась жесткая земля. Самолет будто задрожал от страха, сбивая верхушки деревьев.

— Приготовились, Марс начинает стыковку с Землей. Вау. Еб…