Ринат Валиуллин - Безумие белых ночей

— То есть пока я не подойду.

— Снизойдешь, — лежал я на диване, задрав ноги на его спинку. Звезда снисходила.

Если что-то не складывается в отношениях, разложи диван. Вдвоем разлагаться веселее. Глядя на Шилу, действительно хотелось лечь в гамак меж двух пальм и валяться там до воскресенья, открывая глаза лишь для того, чтобы сорвать банан.

— Может, в цирк сходим? — бросила наживку, ломая зубами печенье, Шила, когда мы пили чай.

— Мне и дома его хватает.

— Я слышала, что приехали индийские слоны, — убеждала Шила.

— Розовые?

— Само собой, ты знаешь, что они все розовые изначально, только надо их как следует помыть, — начала она клянчить.

— Слона? Помыть? Если только на автомойке для грузовиков.

— Я поняла, ты не любишь слонов, — сделала вид, что обиделась.

— Люблю, — взял я с полки выточенную фигурку шахматного слона.

— А где хобот? Слон без хобота — все равно что мужчина без… Ну ты понимаешь? — провоцировала.

— Я тебя понимаю.

— Ну, так мы идем в цирк? — сделала контрольный.

Вся наша жизнь была сплошным цирком из нелепых слов и поступков. Слова все поступали и поступали, некоторые пролетали со свистом, другие западали, собираясь в большие кучи, из которых они когда-нибудь могли стать поступками.

— Ты не видела мои тапочки? Точнее, один тапок, — почувствовала Шила, что ноги ее подмерзают.

— Может, хватит…

— Нет, одного мало, я комфорт люблю, — нашла она один под кухонным столом.

— Может, хватит строить из себя Золушку, — вышел я из кухни и пошел в свой кабинет.

— Где ты был? — удивленно спросила меня жена, будто я только что вернулся домой.

— Тапок твой искал, — не стал я включать свет в спальне.

— До трех, что ли? — темнота говорила голосом Шилы.

— До двух.

— Нашел?

— Нет.

— Хотя бы один.

— Один я нашел.

— Один мне и нужен был.

— Так нужен?

— В два часа ночи? Нет. Ложись уже спать.

— Ты меня еще любишь?

— Не надо флиртовать с тем, кто тебе дорог.

— Это похоже на флирт?

— Нет, после полуночи не бывает флирта, голый съем.

— Какое грубое существительное.

— Это не существительное, это глагол, — не сдавалась Шила.

— Ну да, если вовремя не расставить точки над. Шила, я тебя съем.

— Почему мужчины так не любят женщин.

— Да любят они, но не всегда так, как хотелось бы им.

— Нет предела совершенству.

— Да, но есть границы дозволенного.

«Женщину надо любить, иначе она начнет кусаться. Или чего хуже, нацепит на себя намордник молчания». Сдался я, залег рядом с женой, обнял ее и закрыл глаза на все ее капризы.

— Кстати, слоны были ничего, — произнесла она сонно.

— Мои лучше.

Часто, не зная, чем себя занять, я занимался другими. «Субботу съешь сам, воскресенье раздели с другом, а будни отдай врагу», — прочел я чей-то статус из чужой страницы жизни.

Иногда выходные хороши тем, что можно никуда не выходить. Что-то мне упорно подсказывало, что сегодня понедельник. Наверное, пустота, возникшая в постели. Да что там в постели, в доме, в жизни, стоило только Шиле выйти на работу, сегодня она принимала зачет. Девять ноль-ноль. Словно какой-то понедельник наступил… на мою свободу. Я отправил эсэмэску своей свободе:

«Нет ничего ужаснее, чем работать в субботу».

«Есть — работать летом».

«А счастье было так близко… ко мне».

«Все мы им беременны».

«Ты каким?»

«Гуляешь по морю, никого не трогаешь, только волны тебя хватают за щиколотки и солнце, отражаясь в лагуне, заставляет тебя улыбаться. А рядом мужик симпатичный ловит рыбу, ты подходишь к нему, чтобы познакомиться, а оказывается, что это твой муж».

«Это не счастье, это судьба. Ты понимаешь, что такое судьба?»

«Твоя судьба?»

«Ну, хотя бы моя».

«Конечно, понимаю, это я».

«А я, значит, рыбак? Кстати, как клев у мужика?»

«Не оторваться».

«Как я его понимаю, мне тоже нравится, когда ты голая бродишь по квартире».

«Мне нет, мне хочется по пляжу».

«Встретимся сегодня?»

«На пляже?»

«Петропавловка тебя устроит?»

«Это так неожиданно. Всего одна ночь в Сети. Ты же меня совсем не знаешь.»

«Я думал, он на удочку ловит, а он сетями. Браконьер. Узнаю».

«Только у меня одна просьба. Если при встрече я тебе не понравлюсь, кинь мне эсэмэску после десерта, только не раньше. Понимаешь?»

«Не совсем».

«Сладкое помогает мне переживать мудаков».

Я ответил ей скобками.

«Ты все смеешься, а я переживаю за тебя».

«Ну-ну». Я стал листать фотографии. Шила на них была холодна, как отражение в зеркале, такая же плоская и надменная, как в последней фразе. Я забрал свои руки.

«Так ты придешь? — пришло новое сообщение, которое переводилось как «Встретишь меня после работы или нет?»

«А цветы нужны?» — я тоже включил надменность.

«Как хочешь».

«А ты как хочешь?»

«Так, чтобы цвела я».

«Этого тебе не занимать».

Солнце клонилось к весне. На деревьях распустились птицы. Они знакомились в своем Твиттере и торопились быстрее спариться, так как весна здесь была холодной, а лето коротким, и нужно было еще успеть не только снести яйца, но еще и научить их летать. Встроенный чип с устаревшей программой не позволял выходить за рамки гнезда.

Я колотил дверь топором, что вырвал из аварийно-спасательного набора. Та, усиленная металлом, не сдавалась. «Я Петр, прорубающий окно в Европу». Седые клочки пластиковых волос трепались, словно на башке злостной старухи, доведенной до ручки. Раскольников был неутомим. Я вспотел и вскипел, орудуя безостановочно, с каждым махом теряя надежду. Сзади возник какой-то мужчина из пассажиров, предлагая свои услуги как дровосека, видя, что я уже весь в мыле. Раскольников не слышал, он хотел расколоть этот орех сам. Он должен был это сделать сам.

Самолет сзади стонал и охал, словно шум трибун, одержимый поражением родной командой. В динамиках монотонный голос с Марса, с его губ:

— …на самом деле это была идея не моя, моего друга, который сейчас ломает дверь. Именно он подкинул мне ее на пьяную голову. Я знаю, она чертовски красива и окутана облаками. Смерть, словно красотка, на свидание с которой ты боишься опоздать, заранее зная, что опаздываешь на «Титаник». Ты все равно торопишься к ней. Вы меня понимаете? Я жалею только об одном. Дружище, Артур, извини, я рассказал ее нашему руководству, я не знал, что тебя отстранят от полетов, но я очень хотел, чтобы тебя вылечили от этой чумной мысли. Я был прав, да? Теперь ты видишь, как она заразна. Люди, отстегните ремни, они нам не нужны, станьте свободны хотя бы на миг. МиГ-35 — прекрасный истребитель. Вы знаете, я всю жизнь хотел летать на нем, но вот попал в гражданскую авиацию. Вы понимаете, что это мой шанс, что только так я могу доказать себе, что я могу, я достоин. Одному умирать страшно, но нас много, не бойтесь. Вообще, я не это хотел сказать. Мне наконец-то надо было распутать этот узел, который я сам затянул. Да-да, я затянул с признанием!