Ринат Валиуллин - Безумие белых ночей

— Я тебе звоню, а ты не берешь.

— Приеду — возьму, — спокойно выдержал натиск Марс. Он знал все эти женские штучки, которые должны были сделать мужчину хоть на толику виноватым. С ним это не работало.

— Может, быстрее я к тебе. Я вся чешусь! Я само нетерпение, — дрожали пальцы у Шилы. Она не знала, чем ей занять вторую руку, переворачивала пачку сигарет с ребра на ребро.

— Во сколько приедешь?

— Смотря во сколько выйду, — начала строить она из себя недотрогу. — Что там на улице?

— Солнце.

— Зонт брать?

— Возьми, чтобы был повод вернуться.

— Ты знаешь, ты знаком с женской психологией.

— Конечно. Зонт, перчатки — это все аксессуары для возвращения.

— Настоящая женщина никогда не возвращается, она может уходить сколько угодно, а вот возвращаться — никогда.

— Я не согласен. Жизнь для женщины — качели, всегда возвращается к тому, кто качает, чтобы снова мечтать о побеге.

— Значит, ты меня укачиваешь, тем самым держишь на привязи.

— Я бы назвал это чувством. Разве ты этого не искала?

— Искала, может быть, даже нашла, — вспомнила про себя мужа Шила: «я все время ищу мужчину, в тебе мужчину, не то чтобы этой ночью, вообще, чувство, словно животное, выгуливаю на привязи и в наморднике, вдруг укусит кого-то случайно, дикое, страстное, оно способно на подвиги, связь случайная меня не устраивает».

— Кажется, я достойна большего, чем этой привязанности, — произнесла она вслух окончание своей мысли.

— Я понял, надо тебя к ручкам кровати привязывать, а не к качелям. Для разнообразия.

— Привязанность — это не то, что ты к кому-то сильно привязана, а то, что нет сил отвязаться. В поисках тихой гавани отношений она попадает в шторм чувств, и вот уже каравелла насажена на коралл, ей не вырваться, ей это нравится.

— Ты про себя?

— Я про тебя.

— Шила, у тебя не все дома.

— Не все, мужа до сих пор нет.

— Не надо меня ждать, я уже пришел несколько лет назад. Предлагаю вам руку и сердце.

— Это все анатомия, поступки-то будут?

— Будут… будут такие поступки, что мир ахнет, — загадочно процедил сквозь сухие губы Марс. — Ты закурила, что ли?

— Откуда ты знаешь?

— Туманно излагаешь.

Шила засмеялась:

— Тебя смущает, что я курю.

— В твоем-то положении — нет. Я даже знаю, откуда взялась эта привычка. Не с кем было целоваться.

— Ну да, ты же на работе.

— Должен же кто-то зарабатывать.

— Хорош тот мужик, который рядом, даже когда на работе.

— Я знаю. Но таким губам лучше подойдет поцелуй, чем сигарета. Зачем тебе это?

— Хотела начать новую жизнь.

— Брось.

— Я хотела именно сегодня.

— Сильная женщина.

— Ты сомневался?

— А что, я бы отдался в руки сильной женщины, пусть крутит из меня буги-вуги, правда, танцую я плохо. Буду наступать периодически на ее стройные ноги, потом в один не прекрасный день ей все это надоест, она сделает прощальное па и уйдет, держа гордо спинку. Сильным всегда надо куда-то уходить.

— Сегодня хотела начать новую жизнь, но во вторник он пригласил меня в театр, а я так давно не была на балете.

— Хорошо, что напомнила, я и забыл.

— Мы пойдем на «Бахчисарайский фонтан».

— Тебе не кажется, что в нем многовато воды?

— Да-да. Слишком много слов. Что-то мы заболтались.

— Во сколько будешь?

Все чаще я недовольна собой. Недовольство — это мое второе Я, оно просыпается раньше меня и ложится позже. Ворчит постоянно, капризничает и нагоняет тоску. Иногда я подумываю пришлепнуть его, сейчас ищу кого-нибудь для такого дела. Мужчину, который смог бы одним выстрелом положить этому конец, сказав: «Довольно так жить». Ну и контрольным добавил бы: «Я сделаю вас счастливой».

— А я не гожусь на такую работу?

— Ты даже с муравьями справиться не можешь. — Сидели мы уже в машине, я везла на работу мужа. Его машина была в ремонте. Настроения не было даже за рулем.

— Тогда зачем я тебе? — Когда у Шилы не было настроения, она разговаривала со мной, как с противной подругой.

— Откуда мне знать. Перестраховалась. Думала, пригодишься.

— Ты цинична.

— Да, меня давно не любили.

Чувствовал я себя в зоне турбулентности.

— Мечтаешь?

— Ах, мечты, они ставят меня порой в такое неудобное положение.

— Ну куда же ты? — дернул я руль. — Вот, человека подрезала. Ты вообще в зеркала смотришь?

— Смотрю, — поправила она волосы. — И хватит на меня орать, хочешь — садись за руль сам.

— Да как не орать. Лучше поорать, чем мы сейчас влипнем и будем стоять здесь несколько часов, выяснять отношения уже не только между собой. Когда делаешь маневр, надо сначала в заднее зеркало посмотреть, потом в боковое, затем уже можно перестраиваться.

— Я бы им так не доверяла, — смягчилась Шила.

— Кому?

— Зеркалам.

— У тебя есть кто-нибудь? — спросил в рабочем порядке Артур.

— Ты думаешь, что меня мог бы устроить кто-нибудь?

— Да. Вполне.

— Жаль, что ты так считаешь.

— Извини. Дурацкая привычка все переводить на цифры.

— Ты тоже оказался жертвой цифровой революции? — остановила Шила машину перед красным напротив памятника Ленину.

— Да, одна ипотека чего стоит.

— Не напоминай.

— Я бы рад, а у меня всегда в башке, что еще десять лет по тысяче евро в месяц.

— Это все оттого, что ты перестал читать. Читать меня. Может, тебе хочется полистать что-нибудь другое?

— Ты думаешь, что-нибудь меня устроит?

— Нет, думаю, лучше классику.

— Я недавно был в библиотеке, знаешь, что я заметил: книг стало в разы больше, чем людей. Люди по определению стали меньше читать, я не исключение, все от того, что цифры стали важнее.

— Опять ты про ипотеку?

— Не только. Цифровое фото и кино стирает книги из рук, вместо них теперь в руках в лучшем случае фотоаппарат на палке, чтобы сделать селфи, в худшем — пульт.

— Что ты хотел, людям не хватает себя, они скучают по себе, им хочется видеть себя со стороны, потому что никто не может им сказать, какие они есть на самом деле.

— Ты шутишь?

— Я серьезно. У меня был доклад на эту тему в универе. Кстати, если говорить о книгах, то это единственный медиаформат, который пережил цифровую революцию. Хочешь еще?

— Давай.

— Мы живем в век депрессий и Интернета. Интернет как плесень — он окутал все и вся. Только книга может спасти. Только хорошая книга. Книга — это Библия.

— Хорошая толстая книга.

— Почему толстая?

— Ее еще можно использовать как подставку для чайника.

— А, теперь я поняла, кто пролил кофе на мою книгу.

— Я только добавил интриги в скучный сюжет.

— Сюжет классический. Ты почитал бы сначала.

— Хорошо, я понял, сегодня после работы заеду в магазин, возьму классика.

— С какой-нибудь хорошенькой ученицей? — остановила я машину.