Марат Валеев - Лекарство для тещи

Сапрыкину не нужно было никакой птицы — он на рынок приходил за червями для воскресной рыбалки. Но эта странная пара его заинтересовала.

— Хм! — сказал Сапрыкин. — А почему вы ему рот… то есть, клюв залепили.

— Да болтает чего попало, — честно сказал пропойца.

— А фингал у него откуда?

— Да все оттуда же!

— Хм! — снова сказал Сапрыкин. — Птица довольно редкая. Откуда она у вас?

— От покойного братана осталась, — сообщил владелец попугая, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. От него даже на расстоянии разило перегаром. — Братан боцманом был, в загранку ходил. Этот всегда при нем был. Да вот братец-то недавно крякнул… То есть, концы отдал. А сироту этого передали мне. Якорем его кличут. Я зову его Яковом. Ничего, отзывается.

Услышав свое имя, Якорь открыл целый глаз, с ненавистью посмотрел сначала на пропойцу, потом на Сапрыкина, как будто хотел что-то сказать. Но лишь закашлялся и снова прикрыл глаз припухшим веком с синеватым отливом.

— Ну и пусть бы жил с вами, — пожалел птицу Сапрыкин.

— Не, мне он не нужен, — ожесточенно сказал пропойца и сплюнул себе под ноги. — Жрет много. И болтает чего попало, якорь ему в глотку.

— И сколько же вы за него хотите? — спросил Сапрыкин, все больше проникаясь к попугаю сочувствием. Да и вообще, птица ему понравилась, и он уже решил для себя, что без нее с рынка не уйдет. Рыбалку можно отложить и до следующего выходного. А вот попугая может купить кто-нибудь другой.

— Да за пару тыщ отдам, — чуть подумав, сказал попугаевладелец.

«Почти даром!» — обрадовался Сапрыкин. А вслух с сомнением сказал:

— Дороговато что-то! Может, он у тебя и не разговаривает вовсе?

— Яшка-то? — обиделся мужичок. — Еще как балаболит! Причем, все на лету схватывает.

— А как бы его послушать? — озабоченно спросил Сапрыкин.

Пропойца вздохнул с сожалением:

— Ну, ты сам этого хотел.

Он вынул попугая из клетки, прижал его одной рукой к груди, а другой осторожно отлепил уголок скотча с клюва.

— Петька, ты к-козел, трах-та-ра-рах! — хрипло завопил попугай. — Где папайя? Где мар-р-р-акуйя? Жр-р-рать давай, алкаш-ш-ш, трах-та-ра-рах!

Находящиеся неподалеку торговцы и покупатели рынка ошарашенно закрутили головами, оглядываясь в поисках источника этого безобразия.

— Папайя, маракуйя! А больше ни хрена не хочешь, якорь тебе в твою куриную гузку?! — затрясся от злости Петька, заученным жестом залепил попугаю клюв и сунул его обратно в клетку. Якорь-Яков возмущенно закашлялся и попытался сдернуть крючковатым когтем скотч — он явно не выговорился, — и тут же получил щелбана от хозяина.

— Тут с утра ни в одном глазу, а ему маракуйю подавай! Да ее в глаза-то никогда не видел, из всех фруктов только соленый огурец и знаю. А ему, вишь ты, огурцы не нравятся. Привык там по заграницам бананы с ананасами лопать! Ну что, мужик, берешь птицу, нет?

Сапрыкину все больше не нравилось малогуманное обращение алкаша с диковинной и, по всему, редкой птицей, и он решил спасти ее от дальнейших мучений и возможной голодной смерти.

— На! — сказал он, протягивая пропойце две смятые тысячные купюры. — А попугая давай сюда.

— Да забери ты его! — безо всякого сожаления толкнул к нему ногой клетку мужичок и, радостно хрюкнув, припустил к ближайшему павильону.

Самодельная клетка была очень тяжелой и неудобной для переноски — и как только этот тщедушный алкаш припер ее на базар? Сапрыкин решил не мучаться и, привязав Яшку за одну ногу завалявшимся в кармане куском рыболовной лески — на случай, если тому вдруг вздумается улететь, — он вытащил его из клетки и понес к троллейбусной остановке на руках. Яшка же отчаянно завозился, зацарапался и, вырвавшись из рук, вскарабкался Сапрыкину на плечо и там успокоился, победно озирая окрестности.

«А-а, видно, покойный боцман так и ходил со своим любимцем по палубе! — догадался Сапрыкин. — Ну, чистое кино». Попугая на плече он оставил, но заходить в троллейбус с ним не рискнул — мало ли какой народ там будет, — да и ехать до дома надо было всего-то пару остановок. Сопровождаемые любопытствующими взглядами прохожих и несколькими пацанами, пытающимися на ходу погладить Яшку, Сапрыкин через пятнадцать минут был дома.

— Господи, это кто? — изумленно спросила жена Сапрыкина Катерина.

— Якорем его зовут! — с гордостью сказал Сапрыкин, пересаживая птицу с плеча на край холодильника. — Но можно и Яшкой. Очень редкий морской попугай… Купил вот по случаю. Будет жить с нами. Разговорчивы-ы-ый! — всех подружек тебе заменит. Ну, поздоровайся с моей женушкой, Якорёшка-дурёшка!

Яшка помотал залепленным клювом.

— А, ну да! — вспомнил Сапрыкин и осторожно содрал скотч.

— Полундр-р-ра! — хрипло закричал Якорь. — Трах-та-ра-рах! Сам дур-р-ак! Где папайя, где мар-р-акуйя, мать твою!!!

— Божечко ты мой! Похабник-то такой! — всплеснула руками Катерина. — Неси его, откуда взял.

— Это он просто голодный, — слабо засопротивлялся Сапрыкин, которому, если честно, хамство попугая тоже мало понравилось. — Сейчас мы его покормим, и он успокоится.

— А чего ты ему дашь? У нас нет ни папайи ни, прости, господи, этой, как ее, маракуйи! — запричитала Катерина. — Раз он морской, дай ему вон селедки!

— Да он морской постольку, поскольку жил с каким-то там боцманом, — объяснил Сапрыкин, роясь в холодильнике. Попугай, склонив хохластую голову набок, заинтересованно следил за ним. — Во, банан нашел! Будешь, банан, Яков?

Попугай взял уже привядший банан крючковатой лапой, клювом умело снял с него шкурку и стал жадно отрывать и глотать сладкую банановую плоть.

— Кайф-ф-ф! — наконец громогласно сообщил он и сытно рыгнул. — Молодец, салага! Тепер-рь бы бабу бы! Ну, иди ж-же ко мне, крош-ш-ка!

И уставился загоревшимся взглядом на жену Сапрыкина, а перьевой хохолок на его голове встал дыбом.

— Так он еще и бабник? — ахнула Катерина и покрылась легким румянцем — то ли от возмущения, то ли от смущения.

— Да ну, болтает чего попало! — криво усмехнулся Сапрыкин, хоть тут же почувствовал острое желание поставить этому мерзавцу в перьях еще один фингал. Где-то там, в глубине его душе заворочался скользкий червь сомнения: что-то с этой птицей неладное. Мало того, что попугай оказался наглым матершинником, его болтовня к тому же еще выглядела вполне разумной, логичной. Но этого никак не должно быть — какие там у птицы могут быть мозги, кроме глупых птичьих? Однако Сапрыкин на всякий случай решил проверить Якова.

— Слышь, ты, урод — еще чего-нибудь ляпнешь непотребное, я тебе второй глаз подобью! — провокационно пригрозил он попугаю. Но тот и ухом, или чем там у него, не повел — как будто и не слышал вовсе своего новоявленного хозяина. «Ну, как я и думал — дурак дураком, — успокоился Сапрыкин. — Но какой все же гад, а?»