Гордон Корман - Рестарт

Сегодня мы с Чейзом собираемся пойти куда-нибудь перекусить и заодно посмотреть отснятый материал. Я предлагаю «Ледяной рай», где дают замороженный йогурт. И только потом вспоминаю, чем кончилась наша прошлая встреча в этом заведении.

Поймав его тревожный взгляд, я добавляю:

– Обещаю ничего тебе по голове не размазывать.

В «Ледяном раю» мы берем по мороженому с фруктами и орехами, садимся в угловой кабинке и смотрим на экранчике камеры видео, которое сняли за день.

Оно удалось. На нем мистер Солвэй уморительно разглагольствует о том, как появление в бейсболе назначенного хиттера окончательно погубило эту игру. Отснятого материала хватило бы нам по меньшей мере на пять сюжетов. Но мы все продолжаем снимать – только потому, как мне кажется, что уж больно нам не хочется расставаться с нашим героем.

Чейз думает так же.

– Даже когда закончим, я все равно буду к нему ходить, – говорит он.

– И я с тобой, – неожиданно для самой себя отзываюсь я.

– Шошанна?

Я поднимаю глаза – в очереди к кассе стоит моя мама, в руках у нее маленький торт из замороженного йогурта.

Внезапно ее лицо искажает гримаса запредельного ужаса.

– Мама? Что с тобой?..

И тут до меня доходит: она узнала того, кто сидит, прижавшись ко мне плечом, и вместе со мной смотрит видео на крошечном экране портативной камеры.

Дома я не рассказывала, что у меня есть соавтор. Поэтому понятно, как мама восприняла открывшуюся ей картину: я как ни в чем ни бывало воркую, сидя практически щека к щеке с отпетым негодяем, который превратил жизнь Джоэла в ад и вынудил уехать из города.

– Это не то, что ты думаешь! – торопливо оправдываюсь я.

Но взгляд у мамы – холоднее стали.

– Марш в мою машину! Я отвезу тебя домой.

– Но мама…

– Я сказала, марш в машину!

Чейз встает.

– Миссис Уэбер…

До этого момента мама держалась. Но теперь, когда он попытался с ней заговорить, ее прорывает.

– Как ты вообще смеешь со мной разговаривать? – кричит она, вся дрожа от негодования. – Или с кем-то из моей семьи? Да по тебе и твоим поганым дружкам давно тюрьма плачет!

Я снова пытаюсь ее остановить:

– Он ни в чем не виноват! Если тебе так надо кого-то назначить виноватым, назначь меня!

– Уже назначила! – Она тащит меня к выходу, плечом загораживая от Чейза. – А ты держись подальше от моей дочери!

– Мам, может быть, лучше поговорим? – прошу я.

– Конечно, мы поговорим! Еще как поговорим! Так, что к концу разговора у тебя уши волдырями покроются!

На полпути к дому мы с ней вспоминаем, что за торт из замороженного йогурта так никто и не заплатил.

Мама звонит папе, и тот пораньше уходит с работы, чтобы со мной поговорить. Все выглядит так, как будто меня уличили в преступлении, как будто в подвале за старыми лыжными костюмами обнаружился типографский станок, на котором я печатаю поддельные стодолларовые банкноты.

Папа пытается быть рассудительным:

– Мы считаем, что тебе нужна полная свобода поиска своего «я». Мы никогда тебя не ограничивали…

– До сегодняшнего дня, – насмешливо договариваю за него я.

– Мы не ожидали, что нам придется это сделать! – взрывается мама. – Шошанна, ты же сама знаешь: мы никогда не лезли к тебе с советами, с кем дружить, а с кем нет. Но с ним – это ни в какие ворота! Этот негодяй не просто издевается над людьми – он ломает им жизнь! Как, например, сломал твоему брату.

– Мы с ним не дружим, – оправдываюсь я. – В смысле, сначала не дружили. Просто Чейз теперь занимается в видеоклубе. Это он придумал, что мне надо снять сюжет про мистера Солвэя. Я хотела отказаться, но старик оказался таким очаровательным!

– И тебе не показалось странным, что, выжив из города Джоэла, он теперь вдруг обратил внимание на тебя? – спрашивает папа.

– Еще как показалось! Я ненавижу Чейза Эмброза! Вернее, я ненавижу того Чейза Эмброза. А этот, сейчас, – совсем другой. Он больше ни к кому не пристает. И не помнит ничего, что было до несчастного случая.

– Как это удобно, – говорит папа.

– Я тоже сначала так думала, – признаюсь я. – Была уверена, что он притворяется и никакой амнезии у него нет. Но так притворяться невозможно. И знаете что? – То, что я сейчас скажу, им не понравится, но сказать это необходимо: – Сначала мы не дружили, но теперь, кажется, становимся друзьями. Мне нравится новый Чейз.

Мама отшатывается от меня, как будто я дала ей пощечину.

– Твой брат, – говорит она дрожащим голосом, – мучается и страдает в школе-интернате, вместо того чтобы по-человечески жить дома. И виноват в этом мальчишка, которого ты пытаешься выгораживать. Изменился он сейчас или нет – я этого не знаю и знать не хочу. Но он тогдашний разлучил нашу семью. То, как он поступил с Джоэлом, абсолютно непростительно. И, значит, прощать его нельзя.

– Могу поспорить, Джоэлу ты про своего нового дружка-приятеля не рассказывала, – говорит, пристально глядя на меня, папа. – Ведь было бы трудновато ему все объяснить, правда?

Мне больно это слышать, потому что он совершенно прав.

– Да, – соглашаюсь я. – Джоэлу я про него не рассказывала. Но, видать, придется.

– Зачем? – восклицает мама. – По-твоему, из этого выйдет что-то хорошее?

У меня в голове возникает мысль. Сначала она кажется диковатой, но с каждой секундой нравится мне все больше.

– Ты сама говоришь, что Джоэлу приходится тяжко в школе-интернате. А я думаю, ему там даже хуже, чем когда его травили здесь.

– И кто в этом виноват? – спрашивает мама и сама же отвечает на свой вопрос: – Твой новый «друг», вот кто!

– Давай на минутку забудем обо всех остальных и поговорим только про Джоэла, хорошо? Он сейчас мучается в Мелтоне… Может, ему не стоит этого делать?

– Что ты хочешь сказать? – спрашивает папа.

– Джоэлу пришлось уехать, потому что над ним издевался Чейз, – начинаю объяснять я. – Но того Чейза, который это делал, больше не существует. Что, если мы напрасно держим Джоэла в осточертевшей ему школе-интернате?

Мама с папой недоуменно на меня уставились.

– Ты предлагаешь вернуть его домой? – наконец выговаривает мама.

– Причины, почему он уехал, больше нет. Чейз стал другим. Эрон с Питоном, конечно, еще те придурки, но заводилой у них всегда был Чейз. Я не говорю, что дома у Джоэла все пойдет гладко, но он должен быть здесь. Он хочет вернуться и, я уверена, может это сделать!

Сейчас, думаю, мне достанется: «Ты сошла с ума! Черт-те что напридумывала! Рискуешь жизнью своего брата!»

Но вместо этого – молчание.

Через некоторое время его прерывает папин вопрос:

– А если ты ошибаешься?

Я не знаю, как на него ответить. Но знаю, что хочу, чтобы брат вернулся домой.

Я хочу этого с самого дня его отъезда в Мелтон.