Юй Хуа - Месяц туманов

Я, автор, который на старости лет рассказывает вам об этих событиях, появился на свет, как мне потом рассказывала мать, целиком по ошибке. Это непростительная ошибка! На следующий год после того, как Яньфан попала к нам в дом, — а к этому времени отец и мать не жили вместе два года — Сяодир забеременела! Ну и шуму было! Наверно, потому, что она была актрисой и имела замашки актрисы. Сколько женщин в мире вынашивают детей, и ничего, а эта со своей беременностью всех всполошила. Никому покоя не давала, не пила, не ела, лежала на постели, не имея сил даже повернуться на другой бок. Того и гляди помрёт! Есть жизнь, есть и смерть. Умрёт одна Маленькая, можно будет взять в жёны ещё более Маленькую. Но у неё в животе была наша плоть — ребёнок дома Хоу! Спасти! Ребёнок должен родиться!

Дома ничем не могли помочь, и Сяодир на полгода положили в больницу. А тем временем мой отец вернулся в спальню моей матери. И как-то так получилось, что я, забыв стыд и срам, появился на свет. Потом люди много раз хотели вычеркнуть меня из жизни, никому я не был нужен, досадная оплошность! Но всё-таки нашёлся один великий человек, он проявил ко мне милосердие. «Направьте его в исправительный отряд!» Вот так я обрёл прочное место.

После того как Маленькая вошла в дом Хоу, её поселили не в парадных комнатах, а между третьим и четвёртым двориком, отвели три южные комнаты в проходном дворе. Входить и выходить надо было через двор моей матери. Яньфан помнила своё место. Но Сяодир это вполне устраивало. Во-первых, она никогда не выходила на улицу. Во-вторых, к ней никто не приходил, она даже писем не получала. Жалкая у неё была судьба! Долгие годы с её двора не доносилось ни малейшего звука, она боялась что-нибудь спеть из пекинской оперы, сидела молча в своей комнате и что-нибудь шила. А еда? Конечно, она выходила, чтобы поесть. Но за большим семейным столом ей не было места, и только после того, как вся семья насыщалась, Яньфан садилась за стол вместе со слугами. Потом я видел один фильм, там четыре жены сидели за одним столом, да ещё самая младшая кривила рот и капризничала. Когда ей какое-то блюдо не понравилось, она вдруг вскочила и в гневе выбежала из комнаты. Никаких законов и правил! Не семья, а какое-то сборище!

По правилам семьи Хоу, в праздничные дни каждому было отведено за столом своё место. Во главе стола, конечно, сидели дед и бабка. Рядом с ними — по правую руку — мой старший брат, потом я сам. Это было не только семейное правило, можно сказать, что это был социальный статус! Даже наши старшие сёстры не спорили с нами из-за мест. Рядом с почётным местом за столом находились места моих отца и матери, но мать никогда не сидела, она стояла около свёкра и свекрови и следила за слугами. Дальше сидели дяди, тёти и жёны дядьёв. Но место матери всегда пустовало, никто не мог его занять. А когда же мать ела? После того как дед и бабка выходили из-за стола — только тогда она садилась, и тогда все мои тётки начинали её обслуживать, подавать ей то одно, то другое блюдо, и пока она не вставала из-за стола, никто из них не мог уйти.

Теперь вернёмся снова к судьбе Маленькой. За полгода до моего рождения она родила девочку. Как только её дочь появилась на свет, тут же прибежали люди и доложили моей матери: «Поздравляем госпожу, родилась Четвёртая!» Вы послушайте, какие они ловкие! Сразу уже ей и место отвели в семейной иерархии — Четвёртая, на один порядок выше, чем я. Мать ей сразу и молочное имя дала — Сы Эр (Четвёртая). И с тех пор эта девочка, рождённая от наложницы, заняла своё место в семье, а когда я родился, то был уже пятым! Хорошо ещё, что мальчики в родословной считаются по отдельной шкале. По ней я был Вторым. В нашей большой семье, на нашем подворье мой старший брат был князем, а я деспотом — тираном. Мы могли бесчинствовать как хотели!

С появлением Четвёртой положение Сяодир в нашем доме немного улучшилось, к ней уже не относились с таким презрением. Все поняли, что Яньфан уже не выгонят. А сама мадам Сун? После рождения дочери она не только не стала изображать из себя «вторую жену», а, наоборот, стала ещё более осторожной. Когда прошёл месяц со дня рождения Четвёртой, она отнесла её к моей матери и больше уже о ней не спрашивала, как будто это вообще была не её дочь. Хорошо, что в то время в доме было много нянек, которых мы называли мамками, то есть кормилицами.

Меня и Четвёртую отдали одной кормилице, что стало большим несчастьем для Четвёртой! Я с детства не питал к ней братской любви, и когда кормилица держала нас на руках, я не успокаивался, пока не избивал сестру до слёз. Поэтому она, пока жила в нашем доме, всегда ходила с синяками по всему телу. Кажется, потом из-за этого она получила инвалидность третьей степени. Когда мы стали постарше и пошли в школу, я начал учиться хорошему и больше не бил Четвёртую. Разве что шептал ей на ухо одно слово: «Незаконнорождённая». Как мне впоследствии объяснили психологи, это для неё было страшнее, чем атомная бомба, сброшенная американцами на Хиросиму! Хорошо ещё, что Четвёртая всё это сносила молча и только плакала.

А Маленькая? Конечно, она умела со всеми ладить. Она помнила все дни рождения и обязательно приходила поздравить. «Желаю долголетия, барышня!», «Желаю долголетия, молодой господин!», «Желаю долголетия, Четвёртая барышня!» — даже свою дочь она поздравляла таким же образом. До чего же она была унижена! Ей приходилось вести себя подобающим образом, соблюдать правила приличия, положенные наложнице, ведь она жила в богатом доме с хорошей репутацией.

После того как Сяодир заняла в доме кое-какое положение, она начала постепенно принимать участие в делах семьи. Может быть, вы думаете, что кто-то спрашивал её мнение? Боже мой! Кто она такая? Её участие в делах началось с самых пустяков. С кипятка!

Что за важность вскипятить воду?! Посторонние этого даже не поймут. Но в Тяньцзине утром достать кипяток — это целая проблема. Тяньцзиньцы ложатся спать поздно, а утром, за исключением мелких торговцев, все встают только после десяти утра и первым делом идут в лавку, чтобы купить кипяток. А наша семья в этом отношении была особенной. Всем, кто шёл в школу или на службу, уже в шесть часов утра нужен был кипяток. Особенно моему деду. Он вставал в четыре часа утра и тут же должен был выпить чайник душистого, крепкого чая. И откуда же было взять кипяток?!

Лавочки в округе, где продавался кипяток, были ещё закрыты, очаг в нашем доме был потушен ещё с вечера. Единственная лавочка, где в это время можно было купить кипяток, находилась от дома за две версты. Кто же сходит за кипятком? Каждый день для семьи это была серьёзная проблема. И вдруг она решилась как по волшебству! Каждое утро, ровно в четыре утра, чайник с только что заваренным душистым чаем, исходя паром, появлялся в комнате деда. Мужчины в нашей семье умели только есть и пить, их совершенно не интересовало, откуда в положенное время появляется кипяток. Но мать моя была женщиной проницательной. В один прекрасный день она спросила, приносят ли вовремя кипяток в покои деда. Слуги ответили — да, каждый день в положенное время без опозданий ему приносят чайник с заваренным душистым чаем. Откуда же берётся кипяток? Ведь не посылают же за ним среди ночи слуг, вдруг они оставят дверь открытой! Слуги сказали, что за кипятком никого не посылают. Тогда откуда же он берётся? Кипятит вторая госпожа! Ты смотри, немного постаралась — и уже стала «второй госпожой»! Скажите, какая удача! Не зря говорят, что младшие жёны берут верх, и всё почему? Потому что они себе на уме, они могут всё стерпеть! Учитесь, господа!