Элена Ферранте - Дни одиночества [litres]

– Нет, – сказала я, – спасибо, извини нас.

– Если я могу быть полезен…

– Все хорошо, не беспокойся, еще раз спасибо тебе за все.

Джанни закричал было:

– Привет, Альдо! – но я вжала его нос и рот в свое пальто.

Дверь тихонько закрылась, и я с сожалением осознала, что теперь стесняюсь Каррано. Хотя я хорошо представляла себе, чего могу от него ожидать, я больше не верила тому, что знала. В моих глазах нижний сосед превратился в хранителя мистической силы, которую он скрывал то ли из скромности, то ли из вежливости, то ли потому, что был хорошо воспитан.

Все утро в офисе я не могла сосредоточиться. Похоже, уборщица переусердствовала с ароматическими моющими средствами: в помещении витал запах мыла и вишни, который из‐за тепла батарей превратился в удушливую смесь. Я долго возилась с немецкой корреспонденцией, дело не шло, мне приходилось часто заглядывать в словарь. Вдруг я услышала мужской голос, шедший из комнаты для посетителей. Голос звучал отчетливо и был полон холодной язвительности: дескать, почему некоторые заранее оплаченные услуги оказали за границей ненадлежащим образом? И хотя голос доносился издалека, мне чудилось, что этот человек говорит не с расстояния в несколько метров, а у меня в голове. Это был голос Марио.

Приоткрыв дверь своей комнаты, я выглянула наружу. Он сидел у письменного стола, прямо под ярким постером, рекламирующим Барселону. С ним рядом была Карла; она выглядела более элегантной, более взрослой, пополневшей, некрасивой. Я смотрела на них, как на кинозвезд, разыгрывающих на телеэкране некую мыльную оперу из моей жизни. Марио показался мне совсем чужим: какой‐то незнакомец, по иронии судьбы похожий на человека, которого я хорошо знала. Прическа открывала его высокий лоб, отчеркнутый линией густых волос и бровей. Его лицо казалось более тонким, а прежде резкий рисунок носа, рта и скул выглядел мягче, чем мне помнилось. Марио точно помолодел лет на десять, исчезла прежняя тяжесть боков, живота и груди, он даже вроде бы чуть подрос.

Меня как будто легонько, но энергично ударили в лоб; ладони вспотели. Однако эмоции были на удивление приятными, как те ненастоящие переживания, которые вызывают у нас книги или фильмы. Спокойным голосом я спросила у коллеги, моей подруги:

– У синьоров возникли затруднения?

И Карла, и Марио резко повернулись ко мне. Карла, заметно испуганная, даже вскочила. Марио же остался сидеть, но начал теребить нос большим и указательным пальцами. Так он делал всегда, когда его что‐то беспокоило. Я произнесла преувеличенно бодро:

– Очень рада вас видеть!

И двинулась к нему, но Карла машинально протянула руку, чтобы подтащить Марио поближе, защитить его. Мой муж неуверенно поднялся, было ясно, что он не знал, чего ожидать. Я пожала ему руку, и мы обменялись поцелуями в щеку.

– Вы оба хорошо выглядите, – продолжила я и подала руку Карле, которая не ответила на пожатие, а просто протянула мне ладонь, влажную, как только что размороженный кусок сырого мяса.

– Ты тоже хорошо выглядишь, – растерянно сказал Марио.

– Да, – ответила я с гордостью, – боль прошла.

– Я хотел позвонить тебе, чтобы поговорить о детях.

– Номер все тот же.

– И нужно обсудить развод.

– В любое время.

Не зная, что еще сказать, он нервно засунул руки в карманы пальто и нейтральным тоном спросил, что у нас нового. Я ответила:

– Да ничего особенного. Ребята тебе наверняка уже все рассказали: мне было плохо, Отто умер.

– Умер? – пробормотал он.

Дети – загадочные существа. Они умолчали об этом, может, чтобы не расстраивать его, а может, потому что решили, будто его не интересует ничего из того, что относится к прошлой жизни.

– Его отравили, – сказала я, и он спросил рассерженно:

– Кто?

– Ты, – спокойно ответила я.

– Я?

– Да. Я поняла, что ты грубиян. А люди платят за грубость злом.

Он внимательно взглянул на меня, пытаясь понять, не улетучилось ли уже мое дружелюбие и не хочу ли я снова закатить сцену. Я постаралась успокоить его, продолжив бесстрастным тоном:

– Или же просто понадобился козел отпущения, я избежала этой участи, а вот Отто – нет.

Тут я непроизвольно смахнула перхоть с его плеча – сказалась многолетняя привычка. Он отпрянул, чуть ли не отпрыгнул назад; я извинилась; Карла вмешалась, чтобы заботливо завершить начатое мною дело.

Мы распрощались на его обещании позвонить, чтобы договориться о нашей встрече.

– Если хочешь, ты тоже приходи, – предложила я Карле.

Марио сухо отрезал, даже не взглянув на нее:

– Нет.

Через два дня он явился к нам домой с кучей подарков. Джанни и Илария, вопреки моим ожиданиям, встретили его буднично, без особого восторга – вероятно, благодаря совместно проведенным выходным они не успели соскучиться. Дети принялись немедленно разворачивать подарки (и они пришлись им по вкусу); Марио попробовал поиграть с ними, но игра не заладилась. Тогда он начал бродить по комнате, трогая то одну, то другую вещь или выглядывая в окно. Я спросила:

– Кофе будешь?

Он сразу же согласился и пошел за мной на кухню. Мы поговорили о детях, я неожиданно для самой себя сказала ему, что они переживают сложный период, а он уверил меня, что с ним они ведут себя хорошо. В какой‐то момент он взял бумагу и ручку и набросал мудреный план – в какие дни он сможет забирать детей, а в какие они будут со мной, – заметив, что решение видеться с ними каждые выходные было ошибочным.

– Надеюсь, тебе хватает на месяц тех денег, что я высылаю, – вдруг сказал он.

– Да, вполне, – ответила я, – ты очень щедр.

– Разводом я займусь.

Затем я расставила точки над i:

– Если я узнаю, что ты оставляешь детей с Карлой, а сам уезжаешь по делам, не уделяя им внимания, ты их больше не увидишь.

Смутившись, он растерянно глядел на бумажный лист.

– Не волнуйся, Карла хороший человек.

– Не сомневаюсь. Но я не хочу, чтобы Илария переняла ее манеру по‐детски жеманничать. И не хочу, чтобы Джанни мечтал лапать ее грудь, как его отец.

Выпустив из пальцев ручку, Марио огорченно сказал:

– Я так и знал, что для тебя ничего не кончено.

Я сжала губы в тонкую полоску, перед тем как ответить ему, а потом сказала:

– Для меня все кончено.

Он посмотрел на потолок, потом опустил глаза к полу: я почувствовала, что он расстроен. Я откинулась на спинку стула. Стул, на котором сидел Марио, был словно приклеен к желтой кухонной стене: казалось, там не хватало места для плеч. Я заметила, что по губам мужа скользнула смутная улыбка – такой я у него раньше не видела. Она ему шла, превращала в симпатичного и умудренного опытом человека.

– Что ты обо мне думаешь? – спросил он.