Елена Королевская - Две капли голубой крови!

А мы отвечали ее же словами:

— Мы же должны научиться распоряжаться деньгами?

Маме приходилось соглашаться. И хоть в то время с деньгами было уже намного свободнее, я ее спокойствие действительно ценю. Но сейчас, сама, будучи мамой, я не считаю правильным давать открытый доступ к деньгам несовершеннолетним детям. Как минимум это может быть опасно, так как узнать о деньгах могут люди, не только желающие добра.

Особо стоит описать ситуации с подарками от мамы. Мама к подаркам применяла такой принцип «я дал — я взял» или «хочу — дарю, хочу — забираю». Во взрослом возрасте, около восемнадцати лет, когда я уже вышла замуж, произошли две особо значимые для меня истории. Первая — это история с юбкой.

Мама подарила мне юбку, не новую, но в хорошем состоянии, которую ей привез из Парижа муж. Мне эта юбка оказалась великовата, а рядом на площадке жила девушка постарше меня лет на десять. Дети у нас ровесники, рожденные с разницей в два месяца, и мы подружились. В то время, девяностые годы, купить что-либо было крайне проблематично. Каждая обновка сразу видна. Как-то я зашла в гости к соседке.

— О, новая юбка, — причмокнула соседка.

— Да, новая, — не без удовольствия ответила я.

— Классная, но вроде великовата тебе, будешь ушивать? — поинтересовалась она.

— Нет, ты что, это только портить, да и шью я как курица лапой, а хорошего портного тоже не так просто найти, — ответила я, глядясь в зеркало.

— Ну тогда… может поменяемся? — спросила она, — дай я померю, может на мне будет лучше сидеть.

Я сняла юбку, она надела. Да, на ней смотрелось отлично.

— Слушай, а давай я тебе тот красный костюм, ну, помнишь, да сейчас покажу, — она открыла шкаф. — А ты мне юбку? Давай?

— Давай, — обрадованно согласилась я.

Костюм на мне сидел как влитой. На том мы довольные и расстались.

На следующий день приходит мама. Я ее встречаю в новом костюме. Теперь мамина очередь спросить, откуда у меня костюм.

— О, где это ты такой костюм взяла? Я его у тебя не видела, — спросила заинтересованно она.

— Здорово, да? — заулыбалась я. — Это я с соседкой на твою юбку поменялась, — чистосердечно призналась я.

Мама замерла, лицо сделалось каменное, глаза мечут молнии.

— С какой стати ты раздаешь мои вещи? — ледяным тоном спросили меня.

Я похолодела, у меня засосало под ложечкой в ожидании скандала. При этом дома у меня грудной ребенок.

— Почему твою? — тихо спрашиваю я. — Ты же мне ее подарила? Значит, она моя? — уточняю я заискивающе.

И тут, как взрыв, в полный голос, с нажимом, брызгая мне в лицо слюной и сверкая глазами, мама кричит:

— Вот именно, тебе, а не какой-то там «шалаве». Иди, забери! — как отрезала она.

— Мама… ну ты… это невозможно, — лепечу я, — да и этот костюм же не хуже, — делаю я вялую попытку оправдаться.

— Может и не хуже, — рявкнула мама, — но я дарила тебе, а не какой-то «прошмандовке».

Ребенок напуган и плачет, моей маме наплевать, у меня слезы на глазах.

Я пытаюсь объяснить:

— Мама, ну ты же не говорила мне ничего подобного, я думала, раз моя, то я и распоряжаюсь, это ж не новая вещь и не подарок на день рождения. Как я скажу подруге?! Да она ее, наверное, уже подпорола, чтоб на себя посадить по фигуре, — я оправдываюсь, ребенок продолжает плакать.

— Распоряжайся, когда заработаешь, — бросила она мне. — Короче, я сказала или юбка будет здесь, или… ну ты меня поняла!

— Мама, я не могу этого сделать, мне стыдно, пойми, — опять объясняю я.

— Ах, тебе стыдно, тварь ты неблагодарная, я на тебя всю жизнь положила, — она снова орет и идет к двери моей соседки.

Долбит в дверь. Недоуменная соседка открывает и прямо в этой юбке. Мама с порога орет:

— По какому праву вы решили, что можете распоряжаться моими вещами? — и хватает соседку за юбку.

Та оторопело, пятится назад. Во-первых, она не поймет, кто это. Я в дверях квартиры рыдаю от стыда, ребенок в кроватке, видимо, от испуга, а маме все нипочем, ее заклинило, ей нужна юбка. Соседка пришла в себя. И начала выпроваживать мою маму восвояси, жестко ответив ей:

— Будьте любезны, не повышать на меня голос в моей квартире, — и подталкивая ее к выходу.

На что мама разразилась такими проклятьями:

— Чтоб эта юбка тебе поперек горла встала, и чтоб это была последняя «шмотка» в твоей поганой жизни…

Это был просто кошмар. В итоге мама, ругаясь и проклиная всех и вся, ушла по лестнице вниз. А я еще неделю извинялась перед соседкой, хорошо, что она не перенесла мамин заскок на наши отношения. Но при одном упоминании о моей маме, хотя с того неприятного инцидента прошло уже более двадцати лет, подруга вздрагивает до сих пор. Что на самом деле вызвало такую агрессивную реакцию мамы, я так и не узнала.

Отдельная история касается фортепиано. Особенно ярко принцип «хочу — дарю, а хочу — забираю» проявился с этим музыкальным инструментом.

После десятого класса школы я вышла замуж, родился ребенок, стало не до фортепиано, а сестра никогда особенно не стремилась играть на инструменте, и он простаивал. Инструмент хороший, немецкий, трофейный. Так вот, мы его в общей сложности перевозили шесть раз.

Сначала мама подарила фортепиано мне. И мы перевезли его в десятиметровую комнатку, где я жила с мужем и ребенком, потратив еще и немалую для нашего семейного бюджета, перевозка пианино не дешевая вещь. Муж стерпел, когда так называемый «гроб на колесиках» занял половину и так небольшой комнаты. Потом мы с мамой поссорились, и меня лишили этой чести. Она потребовала вернуть ей не заслуженный мною столь дорогостоящий подарок. Мы перевезли фортепиано обратно. Потом она решила, что его достойна сестра, и его отвезли к ней. Сестре эта честь откровенно надоела; стоит, место занимает, она его вернула матери. Через какое-то время оно было подарено уже внукам. И его снова вернули к сестре на новую квартиру. В результате через пятнадцать лет мытарств его продали за «сколько дадите».

К пятнадцати годам мой внутренний мир составляла гремучая смесь из противоречий. Я видела, что я красива, но при этом абсолютно не уверена в себе. Я имела очень высокие требования к будущему избраннику, но при этом считала, как учила меня мама, что «полюби меня черненькую, а беленькой меня любой полюбит». Я была очень начитанна, по примеру мамы разговаривала цитатами философов и писателей, как говорили, талантливо играла на фортепиано и прилично, пела, но при этом малообразованна в классическом понимании, так как большая часть школьной программы была, как говорится, мною прослушана. Я выросла в болезненно независимую и внешне абсолютно уверенную в себе пробивную девушку, готовую отстаивать себя и свои взгляды не только словом, но и силой, и при этом страшного паникера внутри, у которого любой маломальский промах вызывал панику и ощущение конца света, без какого-либо преувеличения. Описать насколько мое мировосприятие отличалось от взглядов на мир той же сестры, можно одним из примеров. В мои семнадцать с чем-то лет, а сестре, соответственно, пятнадцать, у меня произошла какая-то личная трагедия, именно так я это воспринимала. Я стояла и плакала у окна. Сестра подошла ко мне и сделала попытку со мной заговорить. В ответ я только огрызнулась, что, мол, какое ей дело, ей все равно наплевать. А в этот период нашей жизни мы стали не особенно близки из-за того, что я считала ее еще маленькой, фактически, как я сейчас понимаю, я относилась к ней, как к своему ребенку, а она уже активно бунтовала. Тем более, что мама давала ей абсолютную свободу, а я всего лишь старшая сестра, которая пыталась ее контролировать и воспитывать. Поэтому обычно на этом моем ответе все и заканчивалось, но в этот раз сестра сделала еще одну попытку. Она стала говорить мне теплые слова и что действительно хочет мне помочь, но если я ей ничего не расскажу, то как она узнает, чем? Я помню, как мне было приятно услышать такие слова, и начала делиться своими бедами. Я все рассказала, а она стоит и не проявляет никакой реакции. Просто никакой!