Елена Королевская - Две капли голубой крови!

— По какому праву она лезет в нашу семью и настраивает мужа против меня? — и незамедлительно делался вывод: Два соловья на одной ветке не поют!

Я запомнила, что в мою будущую семью свекровь лезть с вопросами, о чем бы то ни было не имеет никакого права.

Как я рассказала, со временем мы остались жить в квартире втроем. После того, как это произошло, какое-то время бабушка приходила за мной в садик и брала меня к себе домой. Ах, как я ждала ее приходов. Меня угощали конфетами и всякими вкусностями, обнимали, целовали. Я помню это счастье. Но неизменно мои редкие встречи с бабушкой заканчивались скандалом между нею и мамой в моем присутствии, а меня потом мама сильно ругала. Она ставила меня перед собой, и начиналось внушение:

— Смотри мне в глаза, — требовала она от меня металлическим голосом, — уж если идешь к этой стерве, то возьми с собой и сестру! Поняла? Предательница! Что молчишь? Может, тебе вообще мать не нужна? Продалась за конфетки! В следующий раз, когда она за тобой придет, ты откажись и скажи, что без сестры никуда не пойдешь! Поняла? Обещай!

— Прости, мамочка, прости, я больше не буду, — плакала я и обещала.

Но когда бабушка приходила за мной, я замирала от ужаса и радости одновременно, пищала что-то про сестру, но бабушка отвечала, что пришла только за мной… и брала только меня. Мне тогда не исполнилось и пяти лет. Но постепенно я все же научилась выполнять требование мамы и отказывать ей, как это не было для меня тяжело. Я понимала мамину обиду за сестру, и мне было больно, когда мама рассказывала о своих обидах на бабушку. Но и бабушкины сомнения относительно сестры сейчас для меня стали вполне понятны. В итоге мне все-таки пришлось сделать выбор между ними…, и бабушка перестала приходить.

Я твердо помню любовь ко мне бабушки, хотя мама это и отрицает, и как мне кажется, что даже помню, как она произносит фразу, ставшую третьей легендой нашей семьи:

— В нашей Леночке течет две капли «голубой крови»!

Я помню, что именно папина мама очень гордилась моей рассудительностью и недетской степенностью. И на вопросы посторонних, откуда у меня такие манеры и серьезность, я всегда отвечала с достоинством именно этой фразой и, непременно добавляя, что это слова бабушки. Я гордо вскидывала голову и, хвастая, выдавала:

— А моя бабушка говорит, что во мне течет две капли «голубой крови»!

Значения этой фразы я не знала, да и не задумывалась над ним, просто мне нравилось ее повторять.

Дедушку я не помню совсем. Только помню, что он был и встречал меня с улыбкой. Но по решению моей мамы из моей жизни совсем рано «ушли» любящие меня бабушка и дедушка.

Видела я их еще всего один раз, когда дедушка тяжело заболел. В то время бабушка позвонила маме и попросила привести нас повидаться с ними перед смертью. Я уже училась в девятом классе, сестра — в седьмом. Мама объявила свое решение и строго-настрого приказала, ничего у них не брать и отвечать, что у нас всего в достатке. Мы приехали, дверь открыла полная темноволосая женщина — наша бабушка. Подошли к дедушке, он лежал в кровати, поздоровались, сели за стол, коротко пообщались о планах на будущее и… ушли, отказавшись от предложенных денег и угощения. Тогда меня потрясло, что не виделись мы уже больше десяти лет, а оказалось, что бабушка с дедушкой жили в том же микрорайоне, что и мы. И я силилась, но не могла понять, почему же они с нами не общались. Мы же выросли. Они вполне могли бы сделать попытку наладить с нами контакт напрямую, не дожидаясь смертного часа. От всех этих мыслей мне становилось очень больно.

Мама сочла наш поход триумфальным.

— Мы утерли им нос! Думали, я загнусь одна, а «фиг» им! Вон вы у меня какие! Умницы да красавицы выросли! — с удовольствием повторяла она всю дорогу.

Нам с сестрой было радостно за маму, но одновременно очень грустно. Я допускаю, что мы с сестрой многого не знаем про родителей отца, но все равно жаль, что этой любящей меня бабушки почти не было в моей жизни.

На этом семейные легенды закончились, их у меня всего три, как «три желания» в любой сказке. И теперь я расскажу о втором, после мамы, главном человеке в моей детской жизни — о моей любимой сестре.

Сестра не была желанным ребенком. Она родилась по воле случая.

О сестре мама рассказывала, что в противовес мне она родилась сине-красного цвета, так как появилась семимесячной, без волос, ресниц и черная, как цыганка. На момент ее рождения мама уже находилась в стадии развода с отцом. Поэтому, видимо, сестру и не признали его родственники. Никто не понимал, зачем, а самое главное — от кого мама ее родила. До самых родов, по рассказам мамы, у нее якобы и живота видно не было, и она сама узнала, что беременна, только тогда, когда сестра зашевелилась. Делать аборт на тот момент оказалось уже поздно.

Из этой истории я узнала, что дети могут рождаться нежеланными и сделала выводы, что мне очень повезло, что я вообще родилась. Мама рассказывала об аборте обыденно, как о простом и доступном решении проблемы, главное — успеть вовремя. И все эти сведения мне стали известны от мамы в раннем дошкольном возрасте.

Сестра подрастала жизнерадостным, всем и всему улыбающимся ребенком, в отличие от меня. Сестре повезло, ей не досталось слышать скандалы с самого ее рождения. Из гадкого утенка всего за пару месяцев она превратилась в чудесную кудрявую, глазастую, кареглазую девчушку с ямочками на щечках и не сходящей с лица улыбкой; казалось, что она никогда ни о чем не переживала. Все ее любили, ну, кроме родственников со стороны отца.

Сестра, в отличие от меня, как многие девочки имела гибкий уступчивый характер, играла в девчачьи игры, любила кукол.

Ее появление в нашем доме далось мне нелегко.

Сестра, как все грудные дети, плакала, а мама не бежала ее укачивать, являясь сторонницей методики «неприучивания» детей к рукам, да и, оставшись одна с двумя маленькими детьми, не имела на это возможности. И вот как-то сестра надрывается и надрывается, лежа в коляске, которая стоит в большой комнате за закрытой дверью, мама не реагирует, она готовит на кухне. Мне очень стыдно, меня мучает совесть, несмотря на малый возраст, мне чуть более двух лет, я понимаю, что то, что собираюсь сделать, нехорошо. Но у меня болит голова. Я потихоньку подхожу к двери, из-за которой плачет сестра, в руках у меня лопатка для песочницы на длинной ручке, захожу в комнату и встаю около коляски. Сестра продолжает кричать. Я смотрю на нее, не решаясь осуществить задуманное и мучаясь угрызениями совести, их я отчетливо помню до сих пор. В следующее мгновение я уже медленно поднимаю детскую лопатку, я хочу прекратить этот невыносимый крик… и тут заходит мама, она услышала, что звук плача изменился, и пошла посмотреть, что происходит. А там стою я с поднятой лопаткой.