Елена Королевская - Две капли голубой крови!

— Что ты делаешь? — удивленно спросила она.

— Ну зачем ты мне ее купила? Ну что она все орет да орет? — прокричала я, выбегая из комнаты, и заплакала громко и горько от стыда и головной боли.

Мама меня не ругала, но и какого-то утешения мне не предложила, я просто наплакалась вдоволь и все. Потом мама часто и весело рассказывала эту историю, вводя меня в жуткое стеснение и взращивая тем самым во мне чувство вины за свой некрасивый поступок.

Второй случай своей детской ревности я тоже помню отчетливо. Сестру часто забирали в больницу. В одну из ночей Ирина опять заболела, мама взяла ее к себе в кровать. Я проснулась и тоже попросилась к ней. Потом, сквозь сон, я помню врачей, приехавших забирать сестру. А утром, отлично видя, что сестры нет, я все равно спросила у мамы:

— А где Ира?

— В больнице, а ты разве не помнишь? — переспросила она.

Я помнила, но произнесла:

— Вот и хорошо! — сказала я. — Теперь ты меня одну любить будешь!

— Как же тебе не стыдно, — совестила меня мама, — это ведь твоя сестра?

Я чувствовала стыд, но очень-очень хотела услышать, что мама любит и меня, именно меня. Но услышала только то, что я обязана любить сестру. Сестра и так младшая, а младшим априори достается больше внимания, так еще и на тот момент сестра обладала более слабым здоровьем, что опять же отвлекало на нее мамино внимание и любовь с удвоенной силой, и я чувствовала себя совсем одинокой, ведь я всего лишь маленькая «взрослая» девочка.

Как многие дети мы с сестрой очень любили сидеть у мамы на коленках. И каждый раз эти посиделки начинались толкотней и криками:

— Моя мама!

— Нет, моя мама!

На что мама строго отвечала:

— Я — общая!

И просила нас это повторить, иначе не видать нам коленок. Мы надувались как мышь на крупу, но приходилось вслух соглашаться с тем, что мама общая.

Если мы с сестрой ссорились, мама стыдила нас, говоря, что мы самые близкие люди на земле, а обижаем друг друга, всегда настаивая, чтобы уступила я, как старшая и более умная. Деваться некуда, и мы мирились.

У меня в памяти осталось еще несколько событий, но как я писала выше, почему именно эти события врезались в мою память, я не знаю. Просто постараюсь их описать.

Мы с сестрой страдали произвольными кровотечениями, вследствие чего у нас держался низкий уровень гемоглобина. А у сестры — особенно низкий, и его, этот уровень, нужно как-то поднимать. Не знаю где и на какие средства, но мама купила баночку черной икры, хотя денег в то время у нас в семье совсем не было, и мы поехали в больницу кормить икрой болеющую сестру. Я помню, как мы взяли сестренку из палаты в больничный коридор, и мама, уговаривая и упрашивая, пыталась с ложечки сестру этой икрой накормить. Но сестра не поддавалась на уговоры и всячески уворачивалась, говоря, что икра и черная, и страшная. Она плевалась и била маме по рукам. Но мама терпеливо уговаривала и уговаривала ее. Я понимаю, что это детские обиды, но я не помню ни одного раза, чтобы уговаривали меня, я ведь «взрослая».

В мои обязанности всегда входил присмотр за сестрой, и я несла за нее ответственность перед мамой. С шести лет я забирала сестру из садика, кормила и гуляла с ней. Сестренка почти с самого своего рождения стала главным слушателем моих сказок, которые я рассказывала самозабвенно. Уговаривать меня не требовалось, времени мы вдвоем проводили много, и я ей рассказала их, наверное, не одну сотню.

Дальше я хочу рассказать еще два случая наших недоразумений с сестрой по странному стечению обстоятельств, связанных с детскими горками. Запомнились они мне именно из-за того, что я не получила, как мне казалось, стопроцентной ожидаемой поддержки от мамы. Вот первый из них. Когда я училась в первом классе школы, мы вдвоем вышли гулять на детскую площадку позади дома. Там стояла детская горка. Сестре примерно около пяти лет. Она захотела покататься. Но одежда оказалась какой-то нескользкой. Сестренка съезжала с горки очень медленно, а две девочки постарше тоже решили покататься, и их такая медлительность раздражала. Они стали подталкивать сестренку с горки вперед и обзывать, приговаривая:

— Давай быстрее, толстуха!

— Не смейте трогать мою сестру, — ни секунды не задумываясь, закричала я.

И воинственно шагнула вперед.

— Она что у тебя бешеная? — спросили девочки, насмехаясь.

— Да, она всегда за меня заступается, хотя я ее об этом не прошу, — добродушно улыбаясь, отвечала сестра.

Ира начала с «врагами» весело о чем-то болтать. Не обращая на меня никакого внимания. Я стояла растерянная. Сестра обернулась и ясно сказала, что она не просила за нее заступаться. Я воспринимала ее поведение как предательство. Придя домой, я рассказывала маме об этом предательстве с плачем, ожидая, что она меня поддержит, а сестру хотя бы пожурит. Но мама ей ничего не сказала, а мне только и посоветовала не принимать все так близко к сердцу. Она не попыталась объяснить, что есть и другие методы решения конфликтов, не поддержала меня в стремлении к защите сестры. А ведь именно мама призывала меня защищать сестру всегда и во всем. И я старалась и защищала, как умела, но опять не заслужила похвалы и поддержки. Я очень переживала, и это не делало нас сестрой ближе друг другу, как хотела наша мама.

В другой раз, уже будучи старше, в возрасте десяти и восьми лет, мы также гуляли во дворе. Сестра залезла на самый верх горки и встала на перила, балансируя в воздухе руками.

Я стояла внизу и умоляла ее слезть:

— Ирина, перестань, разобьешься, — сестра в ответ демонстративно качнулась. — Да что ты делаешь? По жопе давно не получала? — испуганно кричала я.

— По жопе?! Меня мама по жопе не бьет, а ты по жопе! Ага, сейчас, держи карман шире. А что тебе будет, если я упаду? — весело интересовалась она.

Вдруг сзади подходит мама и спрашивает:

— Леночка, что ты кричишь на весь двор? Тебя за километр слышно!

— Мама! Ну хоть ты ей скажи! — обрадовалась я подмоге и подумала, — ага, сейчас этой засранке зададут!

— А что такое? — улыбнулась мама.

— Да она собралась прыгать! — возмущенно и, все еще ожидая немедленной поддержки, поясняю я, как мне кажется, очевидное.

— Да и пусть, — невозмутимо произнесла мама и с ноткой удивления добавила, — ты-то чего так переживаешь? Она хочет, так пусть она и прыгает!

Я оторопела и произнесла:

— Да? Но ругать-то ты меня будешь!

На что она пожала плечами и с той же улыбкой констатировала:

— Так ты же старшая — с тебя и спрос. И пошла, оставив нас самих разбираться с этой ситуацией.

И все. Спрос с меня. Я — старшая! Точка.

Сестра слезла с горки с видом победителя, говоря мне что-то вроде «Ну что съела?», а я не знала, что и думать.