Мэтью Вайнер - Хизер превыше всего

Пока семья Брейкстоун отдыхала в Орландо, Бобби уволили из магазина. Ему сообщили, что позже он сможет вернуться на работу и что всех распустили всего на несколько недель, чтобы в дальнейшем снова оформить и избежать тем самым конфликтов с трудовым законодательством. Бобби с удовольствием потратил бы все отложенное за время работы и, может, даже куда-нибудь съездил, но мать порвала с очередным любовником, и Бобби согласился одолжить ей деньги, чтобы она могла и дальше следовать своим привычкам, хотя знал, что больше никогда своих баксов не увидит. Но это его мало волновало, поскольку ехать ему все равно было некуда, а слоняться по Гаррисону и Ньюарку весенними деньками, пока еще не жарко, – это классно. К тому же его все больше интересовала Чи-Чи, жившая через дорогу. Ее брат-механик рассказал, что ее настоящее имя Чикита и она старше, чем он полагает. Родом они были из Мексики, и брат наговорил еще много всякой бодяги, которую Бобби пропустил мимо ушей, потому что узнал главное: она заметила его и чаще всего, когда он проходит мимо, бывает одна.

Однажды он вышел за пивом, и его сердце заколотилось, когда он увидел на крыльце Чи-Чи в легком голубом платье. Это был любимый цвет Бобби, он так шел к ее смуглой коже, а ворот платья был кружевной, почти как у ночной рубашки. Перейдя через дорогу и приблизившись к ней, он замедлил шаг и кивнул. Она улыбнулась в ответ, и он остановился. Раньше он никогда не останавливался, но раньше она никогда не улыбалась ему по-настоящему, и к тому же она каким-то образом узнала, что голубой – его любимый цвет. Он поднялся на ступеньки и протянул ей пиво, но она не взяла его, а просто повернулась спиной, открыла дверь и вошла внутрь, не закрывая ее. Он тотчас последовал за ней, но перед лестницей она остановилась и попросила его уйти. Бобби не понимал, в какую игру она играет, поэтому поставил на пол пивную банку и сказал ей, что она очень красивая и он счастлив видеть ее каждый день. Она снова улыбнулась, но он заметил, что ее лицо слегка дернулось, и понял, что она испугалась. Это по-настоящему разозлило его, особенно когда она попыталась пройти обратно к двери мимо него. Он придержал ее и сказал, чтобы она прекратила. Пусть она боится, если ей так нравится, но ему на это плевать, потому что он знает, чего она на самом деле хочет. Он сгреб в кулак ее волосы и вцепился ей в плечи, но она выскользнула, схватила со стоявшего рядом стула пепельницу и ударила его в висок. На мгновение глаза ему застлало туманом, но он продолжал смотреть на нее. Потом он заорал на Чи-Чи, выворачивая ей руку: «Ты что, не знаешь, кто я?» Она заплакала, продолжая отбиваться, и он в конце концов ударил ее кулаком в живот, все так же выкручивая руку, и почувствовал, как обмякло ее тело. Она отлетела к стене, и он снова стукнул ее кулаком, на этот раз сбоку по голове. Только когда она потеряла сознание, он принялся хватать ртом воздух, озираясь в такой панике, что лишь гораздо позже вспомнил, как дрочил прямо через штаны, чтобы успокоиться. Кончив, он подхватил с пола пиво и убежал домой, заперся в своей комнате, выпил полбутылки водки и уснул.

Бобби велел матери не говорить, что он дома, если кто-то будет его искать. Вдруг к ним заявится брат Чикиты, вдруг она умерла? Но почему она себя так повела? Почему красивые девушки всегда такие тупые? Он прокручивал все это в голове, и его вернули к действительности только вопли матери, которая пыталась не подпустить полицейских к дверям его комнаты. Мать боялась за свою заначку и потому билась храбро, но Бобби открыл дверь и спокойно вышел из комнаты, оглушенный всеми свалившимися на него событиями последних часов. Труднее всего было поверить в то, что Чи-Чи подала на него в суд, при том что вместе с братом торговала прямо из дому оксикодоном, а брат весил под сто килограммов и мог легко справиться с Бобби без посторонней помощи.

Бобби попал в тюрьму впервые и держался тихо, так что ему даже выдали антибиотики, потому что рана на голове от удара пепельницей загноилась. Чикита осталась жива, и адвокат по назначению, на которого Бобби, судя по всему, произвел впечатление, только посмеялся над предположением парня, будто государство шьет ему покушение на убийство. Все шло по плану, и Бобби наблюдал за своим процессом, точно за телесериалом. Он, впрочем, признался в нанесении телесных повреждений и постарался изобразить некие эмоции, которые могли сойти за выражение сожаления, а перед тем, как он вернулся в камеру, адвокат сказал ему, что он получит годика три вместо пяти и что ему повезло и он еще сможет исправиться. До Бобби это дошло, только когда он прибыл в тюрьму в Трентоне, где выяснилось, какой он счастливчик: контуженая Чикита не вспомнила, что явился-то он к ней с целью изнасилования. Все могло закончиться гораздо хуже.

Женщин у Марка было мало, и ни одну из них, кроме Карен, он не выбирал сам. В старших классах, натерпевшись отказов – причем одна из отвергнувших его девушек даже сообщила, что школьное прозвище Мунстоун – не просто переделка его фамилии [3] Moonstone по-английски «лунный камень», а Breakstone – «щебенка, дробленый камень». , а прямой намек на форму его лица, – Марк свел к минимуму всякое романтическое общение, открыл для себя кросс и перешел на самоудовлетворение, рассматривая фото из школьных выпускных альбомов и почтовых каталогов, поскольку смотреть порнографию стеснялся.

Девственность Марк потерял в колледже и обрадовался, когда проснулся рядом с настоящей, живой женщиной; партнерша отнеслась к его достижениям одобрительно; они привыкли друг к другу, хотя она его совсем не привлекала. Она была не то чтобы некрасивой – но крупноватой, а еще первой из череды женщин, с которыми он переспал до Карен и которые, все как на подбор, были шумными, наглыми, неряшливыми и соблазняли Марка так, будто делали ему одолжение. Взамен от него ждали безропотного восхищения их несбыточными мечтами о работе в высокой моде или глянцевых журналах, а также безоговорочной поддержки в любых спорах, в особенности с другими женщинами, движимыми, разумеется, чистой завистью к подругам Марка.

Сексуальный голод не отступал, однако уже после первого совокупления с очередной из них Марк испытывал отвращение, так что на работу он поступил холостяком, втайне надеясь, что если не зарплата, то позитивные возрастные изменения привлекут со временем другой тип женщин. Пока он лишь соглашался – ради выстраивания отношений с коллегами в офисе – терпеть иронические замечания местных острословов. Он рассказывал, как от него и ожидали, о своих успехах у отчаявшихся женщин, однако до конца ни с кем не откровенничал, хорошо зная цену и сексуальному отчуждению, и фальшивой задушевности. Так что Марк вполне отдавал себе отчет в том, до какой степени Карен изменила его жизнь. На самом деле он то и дело напоминал себе об этом, в особенности с тех пор, как новая стажерка, двадцатишестилетняя азиатка, начала регулярно спрашивать, какой кофе ему принести.