Леонид Гартунг - Завтра ты войдешь в класс

— А она не спросила, — с обидой ответила Зоя и подумала: «Знала бы, не старалась». В другой раз попросит учительница собрать гербарий или сделать вырезки из газет, а Зоя подумает равнодушно: «А зачем? Кому это надо?»

Или еще. Урок только что кончился. Ребята окружили учительницу литературы.

— Мария Николаевна, а Климов у нас стихи пишет!

Мария Николаевна отрывает взгляд от классного журнала:

— А ну, покажи.

Климов конфузится и прячется за спины товарищей, но его выталкивают вперед. Им даже гордятся, как классной знаменитостью. А Марии Николаевне некогда. Ей нужно выставить оценки, поговорить с завучем, который был на уроке, перекусить в буфете. Она бегло читает крупные строки на тетрадном листике.

— Сам сочинял?

— Сам, — заливается краской Климов.

Он с удовольствием сбежал бы, но товарищи бдительно охраняют его.

— Гм, — кисло морщится Мария Николаевна. — Какая же это рифма: «Окно — далеко?» Плохо. А не рано ли тебе браться за стихи? Ведь нужен талант, знания. Ты бы лучше в стенгазету что-нибудь… Заметку или карикатурку…

«Карикатурку!»… На губах Климова блуждает еще застенчивая улыбка, но рука уже нервно тянется к листку. «Зачем показал? Не надо было». Он расталкивает товарищей, рвет листок и бросает в урну. Ему уже не хочется писать стихи.

Дети легко прощают отдельные срывы своих воспитателей, но никогда не прощают пренебрежения к себе. И в этом они, конечно, правы.

Случай с артистом интересен не сам по себе. По отдельному случаю нельзя судить о человеке. Интересно другое — случай этот не забылся, хотя с того времени прошло не год и не два, а несколько десятилетий. И до сих пор помню боль той минуты, обиду и какую-то недетскую тоску оттого, что человек оказался не таким, каким я его себе представлял.

Мы в сутолоке ежедневных забот часто не замечаем своих ошибок. Мы-то не замечаем, а дети все замечают, оценивают и над всем размышляют. Мир взрослых всегда у них перед глазами, и никакая несправедливость, небрежность, ложь не ускользнет от их внимания, будь то куски железного лома, которые мы не позаботились вывезти, детский дневник, который мы не посмотрели, или увлечение стихами, которое мы не оценили. Мы сами иногда походя разрушаем то хорошее, чему открывается душа ребенка, а потом недоумеваем, почему он груб, насмешлив, равнодушен, относится к нам без должного уважения.

С тобой случалось такое? Появился новый человек. С ним интересно говорить. Он умен. Как будто неплохо работает. Радуешься, что в твой коллектив пришел хороший товарищ. Все идет как нельзя лучше, но однажды замечаешь, что товарищ этот солгал. Пусть даже по пустяку, однако вся его привлекательность сразу тускнеет. Словно невидимая стена возникает между вами. Эта стена — недоверие. Теперь уже тебе кажется, что все в этом человеке фальшиво. И ты перестаешь его уважать.

Ложь отвратительна. Лев Толстой говорил, что с человеком лживым невозможно иметь человеческие отношения. Издавна в людях ценится соответствие их слов и мыслей их поступкам. Теперь эти качества личности стали неотъемлемыми нравственными принципами советских людей.

Правдивость и честность вырабатываются вместе с накоплением жизненного опыта, начиная с раннего детства. Недаром говорят: «Береги честь смолоду». Вот почему учителей и родителей так тревожит лживость в детях. Но мало тревожиться. Надо знать причины детской лживости, а они, если вдуматься глубоко, индивидуальны у каждого ребенка.

…Начало сентября. Урок в первом классе. Малыши уселись за парты. Все они одинаково чистенькие и умилительно серьезные. Вчера еще — детсад, мишки и матрешки, а сегодня — школа, парты, большая загадочная классная доска.

Учительница начинает знакомство с беседы. Петя, голубоглазый белобрысый мальчуган, рассказывает, как ходил с отцом на рыбалку. Отец смастерил ему настоящую удочку с леской, поплавком и крючком.

— Я сперва маленькую рыбку поймал, а потом в-о-т такую!..

Мальчонка широко разводит руки. Учительница сдерживает улыбку. Смеяться нельзя. Ложь есть, а обманщика нет. Стоит только взглянуть на Петины оживленные глазенки, на его горящее лицо. Он, конечно, видал эту огромную рыбу… в магазине. Но с тех пор, идя на рыбалку, каждый раз мечтал поймать такую же. Он так явственно рисовал ее в своем воображении, что она стала реальностью.

И все же как быть? Ложь есть ложь, и не реагировать на нее нельзя. Малыши слушают Петю, раскрыв рты. Можно засмеяться и сказать:

— Это ты выдумал. В нашей речке такие рыбы вообще не водятся.

Но это глубоко оскорбит мальчугана. Он замкнется. Едва приоткрывшийся перед учительницей духовный мир маленького человека надолго закроется. Учительница осторожно останавливает Петю:

— Обожди, ты вспомни-ка. Может, рыба была поменьше?

Мальчуган слегка озадачен. Он размышляет. На лице его не стыд, а скорее огорчение. Ему жалко, что рыба все-таки не была такой, как ему хотелось. И странно — как об этом узнала учительница?

— Да, поменьше, — соглашается он, и лицо его вновь расцветает улыбкой. — А еще меня папа плавать учил…

— И ты научился? — спрашивает учительница.

Пете хочется сказать, что он переплыл речку туда и сюда без отдыха, как сам папа, но, видимо, вспомнив про рыбу, он говорит сдержанно:

— Немножко… с резиновым кругом.

На этот раз в словах его чистая правда.

Прекрасна та бережность, с какой учительница поправила малыша! Она поняла, что столкнулась с непреднамеренной ложью. Источник ее — не желание похвастать, а просто фантазия. В этом случае следует только поправить увлекшегося рассказчика. Постепенно ребенок привыкнет отдавать отчет своим словам, контролировать свою фантазию, согласовывать ее с действительностью.

А вот другой случай. В классе приятная рабочая тишина. Учительница бесшумно двигается между партами, наблюдая за самостоятельной работой учеников. И вдруг — выстрел. Все вздрагивают и оборачиваются на звук, к задней парте, где сидит Витя Семенов.

— Витя, это ты выстрелил? — спрашивает учительница. Вопрос задан машинально. На задней парте, кроме Семенова, никого нет. Вокруг его головы еще не рассеялся голубоватый дымок…

Витя подымается из-за парты, красный, как рак, и, ко всеобщему удивлению, произносит:

— Я не стрелял.

В классе проносится легкий ветерок смеха.

— А кто же? — удивляется учительница.

— Не знаю.

Учительница приближается к задней парте.

— А это что у тебя?

Из Витиного кармана торчит ручка игрушечного пистолета.

— Я не стрелял.

После уроков она остается с Витей с глазу на глаз. Ее интересует не сам проступок, а мотивы лжи. Семенов не хулиган и даже не озорник. Выстрел, вероятно, произошел случайно. Но почему мальчик лжет? Лжет нелепо, вопреки явной очевидности?