Леонид Гартунг - Завтра ты войдешь в класс

Нельзя надеяться, что нужные черты характера выработаются без педагогических усилий. Сами собой вырастают только сорняки. Ребенок, как бы мал он ни был, способен понять общественную пользу труда, и надо стремиться воспитывать в нем готовность некоторую часть его отдавать обществу бесплатно, участвуя, например, в коммунистических воскресниках. Отсюда вытекает и другая задача: ребенок не должен быть бездушным исполнителем указаний учителя. Пусть он привыкает думать над порученной работой, изыскивать новые, более совершенные методы достижения цели, будь то решение геометрической задачи или уборка школьного двора. Пусть учится любое дело доводить до конца. А для этого нужно, чтобы в школьной жизни не было незаконченных альбомов, недочитанных книг, недостроенных моделей. Ведь именно из таких «мелочей» у ребенка складывается убеждение, что любое дело можно начать, а заканчивать вовсе не обязательно. Хорошо, если дети, прежде чем что-либо начинать, привыкнут неторопливо взвешивать, имеет ли смысл затевать эту работу, но уж решившись на нее, обязательно осуществить задуманное.

Ценнейшее качество любого работника — бережливость. Уже в первом классе дети способны понять, что всякая вещь — и большая и малая, и простая и сложная — сделана руками людей, что на нее затрачены человеческая мысль, физические усилия, время, и она требует к себе уважения. Взять хотя бы школьный учебник. Как часто приходится видеть порванные страницы, исчерканные иллюстрации, сломанную обложку. А разве так уж редко можно встретить изрезанную ножом крышку парты? Значит, недостаточно еще укрепилось в детях уважение к человеческому труду, к нашей социалистической собственности. Если эти качества будут привиты еще в школе, то они останутся у человека на всю жизнь и помогут ему, когда он будет работать, сберечь станок, сэкономить материалы и электроэнергию и таким образом удешевить выпускаемую продукцию.

А разве не пригодится на производстве привычка содержать в порядке свое рабочее место? Рабочее место школьника — его парта. На ней должно лежать все, что необходимо к уроку, и ничего лишнего. Это аксиома, но нередко случается так: учитель вовремя является в класс, он готов начать урок, а дети не готовы. Они роются в своих сумках, ищут письменные принадлежности, зачинивают карандаши, вставляют стержни в авторучки. Проходит минута, другая. В классе все еще шорохи, шепот, возня. Уходят без пользы драгоценные учебные мгновения.

Школа призвана заложить в характере ребенка основы того, что зовут рабочей честью. Это большое человеческое чувство, и приходит оно не сразу, а вместе с трудовой сноровкой, производственной опытностью, но фундаментом его является привычка порученное дело выполнять хорошо. Человек, в котором чувство рабочей чести стало чертой характера, никогда не скажет: «И так ладно!» Для него не имеет решающего значения, будет его кто-то проверять или нет. Он сам себе строгий судья.

Стать мастером своего дела — разве не прекрасная цель? Нужно, чтобы никогда ничего ученики не делали кое-как, чтобы во всем добивались совершенства. Нелегкая воспитательная задача. Для ее решения необходимо, во-первых, чтобы ученики постоянно видели образцы отличной работы со стороны учителя. Видимо, следует меньше стыдить и распекать детей, а чаще нам самим служить детям примером максимальной организованности, собранности. Плохо, например, если учитель во время урока начинает искать наглядное пособие, неожиданно обнаруживает, что прибор не работает, что классный журнал забыт в учительской. А ведь бывает, что прозвенел звонок, ученики собирают книжки, а учительница все еще пытается «уложиться в план», толкует о чем-то, чего никто не слушает, и сердито стучит мелом о доску, тщетно призывая детей к вниманию.

…Вот и кончается контрольная. Пора собирать работы. Шурик протягивает мне свой листок. Бросаю взгляд на его решение. Ответы правильные. Формулы? Те самые. Через минуту он помчится по школьному двору с криком ликования, но сейчас он невозмутим и исполнен собственного достоинства: решить задачу? Подумаешь, невидаль какая.

— Можешь идти, — киваю я ему.

А Клаву спрашиваю:

— Где твой черновик?

Девочка показывает. Значит, Шурик все-таки решил задачу. Несмотря на то, что в начале урока у него не было пасты, вопреки тому, что Клава не прислала ему черновик. Стало быть, я ошибся. Шурик не собирался списывать. Но эта ошибка меня не огорчает. И снова, в который раз, мне приходит мысль: в детях заложено куда больше возможностей, чем мы предполагаем. Наша обязанность, не откладывая на завтра, теперь уже воспитывать в каждом ребенке те качества хорошего труженика, которые в будущем определят его общественную ценность, рабочую честь и личную судьбу.

Однажды соседом моим по автобусу оказался словоохотливый старичок. Узнав, что я учитель, он нашел нужным посочувствовать:

— Беспокойная это работа. Упаси бог…

Я попытался возразить ему, он не захотел слушать и даже разгневался:

— Разве теперь дети пошли?! Хулиганы! Вот, помню, я еще мальчонкой был…

Через полчаса я уже знал несложную его систему взглядов, всю его незамысловатую «педагогику». Он убежден, что дети теперь не в пример хуже прежних. В основу его пространных рассуждений положены три главных «пункта». Первый — нынешние дети много знать стали. Им слово — они тебе десять. Второй — старших не уважают. Третий — помогать по хозяйству не хотят. Одно хулиганство на уме. И все беды от того, что не стало в детях страха божьего. Последнее старичка особенно огорчало.

Конечно, ему легко было возразить. Страха божьего не стало — значит, наша атеистическая работа дает плоды. Дети много знают и не боятся спорить с такими вот реакционными старичками — это же прекрасно! Уважение к старшим? Но его надо заслужить. Лицемерить дети не умеют. По хозяйству не помогают? Неправда, во многих семьях очень даже помогают. А насчет хулиганства, так зачастую ворчуны преклонного возраста, начисто забыв собственные ребячьи проделки, расценивают обыкновенные шалости детей чуть ли не как уголовные преступления.

Словом, разбить старичка по всем пунктам было нетрудно. И все-таки разговор этот заставил задуматься. Сердитый старичок говорил нечто знакомое, слышанное и от некоторых родителей, и даже от учителей. Дети, мол, теперь «не те», избаловались, все труднее поддерживать дисциплину. Значит, это была не просто воркотня, а в самой жизни есть что-то порождающее такие мнения.

Что касается меня, то, работая с детьми четвертый десяток лет, я не заметил, чтобы они стали сколько-нибудь хуже. Как и тридцать лет назад, они инстинктивно убеждены, что появились на свет для счастья, они так же не злопамятны, отзывчивы на добро, с веселым изумлением вглядываются в мир и спешат испробовать в нем свои силы. Энергия по-прежнему плещет у них через край, они искренне радуются, глубоко огорчаются, сильнее, чем взрослые, ощущают прелесть природы, по-прежнему любят животных и растения.