Леонид Гартунг - Завтра ты войдешь в класс

Понятие «гражданин» означает связь человека со своей Родиной. Связь кровную и духовную. Ты можешь сменить профессию, жениться, достичь в жизни многого или потерпеть неудачу, но у тебя всегда остается самое дорогое — имя гражданина своего социалистического отечества. Каждый знает множество примеров, когда гражданское чувство вело человека к подвигу, когда он, выбирая между жизнью и смертью, между личным благополучием и долгом, предпочитал трудную долю, иногда физическую гибель, но исполнял свой гражданский долг. Их не счесть, наших великих граждан. И тех, кому воздвигнуты памятники, и тех, о величии которых никто еще не узнал.

Но великое вырастает из малого. И могучий дуб начинается с желудя. Гражданское сознание формируется и в детском саду, когда малыш поет песню о Москве или слушает народную русскую сказку, и в семье, когда отец, вернувшись с работы, рассказывает о делах на заводе, и на улице, которая меняет старые обветшалые дома на новые, светлые. И в кино, когда мальчишка плачет над смертью Чапаева. И в школе… В школе — особенно. Не только потому, что это второй дом ребенка, где он проводит едва ли не половину времени, но, прежде всего, потому, что здесь у него вторые родители — учителя. За годы школьной учебы сколько впитает он их мыслей и чувств.

В том-то и состоит трудность учительского дела, что ни диплом, ни твердое знание методики, ни даже долгая практика не делают нас учителями. Только постоянная моральная работа, самовоспитание ставят нас на ту высоту, которая отличает настоящих педагогов. Невозможно выучить роль учителя. Им надо стать. Легко ли это? Трудно. Очень трудно. Нужно неустанно совершенствовать себя, набираться знаний, выковывать свой характер, волю, быть всегда отзывчивым, чутким, внимательным и гуманным, стать детям самым близким, самым уважаемым человеком, чтобы они стремились быть такими, как вы. Вместе с тем никто не требует от нас, чтобы мы становились ходячей добродетелью. Нарочитость, официальность, сухая благонамеренность могут принести только вред. Главное — быть активным борцом за коммунизм. Борцом. Вот тот моральный фундамент, на котором должны строиться характер и поведение, вот в чем залог успеха всех воспитательных действий учителя.

Моральный кодекс строителя коммунизма, записанный в Программе Коммунистической партии, — это компас, который указывает учителю верный путь в его повседневной работе. «Человек человеку — друг, товарищ и брат». Пусть этот девиз станет законом нашей педагогики, нашего поведения. Кто как не мы, советские учителя, призваны одними из первых осуществить этот великий принцип.

…Не так давно я побывал в Рыбаловском совхозе Томской области. Заглянул в замечательный Дом культуры, сквозь наступающие сумерки полюбовался на белые корпуса новых современных зданий и строек совхоза. Но главные впечатления ожидали меня на читательской конференции в здешней школе. Ораторам по 16–17 лет. Разные были выступления: и продуманные, и несколько наивные. Но главное — это атмосфера правдивости, неподдельной юношеской искренности, которая царила в зале.

Читательская конференция стала ареной настоящей и искренней борьбы мнений.

Но не всегда и не везде случается так. Не раз бывал я на читательских конференциях, где ребята, заикаясь и путаясь, читали по шпаргалке написанное старшими. А сколько случаев, когда намечалось провести в классе обсуждение книги, фильма или какого-либо школьного события. Намечалось и… Учитель тщетно выбивался из сил, пытаясь расшевелить аудиторию. Ребята молчали. Безусловно, каждый имел свое мнение, но предпочитал отмалчиваться. Почему? Из осторожности или безразличия? Не зачатки ли это того душевного равнодушия, которое вытекает из взгляда: «Моя хата с краю»? Той страшной мещанской холодности, которая позволяет человеку безучастно пройти мимо, когда рядом кто-то обидел слабого или совершилась несправедливость? Откуда это равнодушие в детях, которым вообще-то свойственно откликаться на все очень живо? Ответить на такой вопрос не просто. Неверно обвинять в этом одну школу. Хотя есть и ее вина.

В связи с этим расскажу такой случай. Шел урок. Совершенно обычный, можно сказать, рядовой. И вдруг что-то случилось. Не помню сейчас, что именно, но дисциплина была нарушена, нормальный ход урока прерван. Учительница, выпрямившись, поправила очки и не очень громко, но твердо произнесла:

— Семенов, выйди!

Семенов поднялся с некоторым сомнением. Он даже несколько удивился. Стоял за партой и не двигался с места.

— Ну, кому я сказала? Ты что, оглох?

Голос учительницы прозвучал уже громче, с угрозой.

Семенов вздохнул, закрыл тетрадку, пожал плечами и направился к двери. Не успел он дойти до порога, как в классе поднялась рука его товарища.

— Ты что? — обернулась к ному учительница.

— Мария Парамоновна, это не он…

— Что значит «не он»?

— Семенов не виноват…

Сначала брови учительницы, а затем и весь ее облик выразили высшую степень возмущения:

— А тебя, Михайлов, кто спрашивает? Тебе-то какое дело? Ты сиди и помалкивай! — И рассмеялась язвительно: — Ишь, адвокат нашелся!

Я знал Михайлова как мальчишку по натуре не робкого, но резкий окрик учительницы даже его привел в замешательство. Он покраснел, опустился на место. Класс подавленно притих. Это грозное «сиди и помалкивай» словно кнутом хлестнуло по сознанию детей.

Иногда можно понять нервозность учителя. Простительны и отдельные ошибки. Но в иной ошибке проглянут вдруг резко и крупно такие качества характера, что сразу ясно — человек не на своем месте. Нет никакого оправдания этому «сиди и помалкивай». Когда мальчишка, пусть сам порядочный озорник, вступился за товарища, им руководила справедливость — чувство гражданское, ценное. Его бы похвалить, а вместо этого, как ушат холодной воды: «Сиди и помалкивай». Знай, мол, сверчок, свой шесток.

Печальный факт, но есть у нас еще учителя, которым нравится командовать, доставляет наслаждение проявлять властность. Они требуют от детей слепого подчинения, и наплевать им на мнение какого-то там Михайлова. А ведь оно — не только его личное мнение, это частица большой силы, именуемой общественным мнением класса. Как правило, оно справедливо, и с ним нельзя не считаться. Ведь перед тобой сидят не просто курносые и смешливые дети, а будущие граждане, которых надо учить не «помалкивать», а смело отстаивать правое дело, каким бы маленьким оно ни казалось с нашей взрослой точки зрения. Гражданское чувство — это чувство нераздельности личного и общественного, слитности со своим народом и с самой близкой его частью — своим коллективом. Эта слитность с товарищами, друзьями, классом у детей не слабее, а, пожалуй, даже сильнее, чем у взрослых. Об этом обязан помнить любой педагог.