Леонид Гартунг - Завтра ты войдешь в класс

Помню такой случай. Урок в пятом классе ведет учительница Нина Петровна. На последней свободной парте сидит завуч. Он, по неписаному закону школьной жизни, в урок не вмешивается. Учитель — хозяин урока.

Впрочем, сейчас молодая учительница совсем не похожа на хозяина. Лицо ее в красных пятнах, на глазах — слезы. Кажется, она вот-вот расплачется и убежит из класса. Но ни плакать, ни убегать ей не полагается.

А случилось вот что. Ребята решали задачу. Один — на доске, другие — в тетрадях. Обыкновенную задачу о девочках и мальчиках, которые сажали деревья. Столько-то учеников. Столько-то посадили. Сколько было девочек и сколько мальчиков? Решали. Все шло как по маслу. И вдруг неожиданный ответ: восемь девочек и семь с половиной мальчиков. Семь с половиной!

— Как же так? — удивилась учительница. — Давайте проверим.

Проверили — опять семь с половиной. Ребятам стало весело. Действительно: все мальчики как мальчики, а один — половинка!

— Нет, так не бывает, — справедливо заметила учительница. — Должно быть, в задачнике опечатка.

Так бы все и прошло, и забылось. Опечатка, так опечатка. Как вдруг голос:

— А у меня сошлось… — с недоумением, словно бы даже виновато, произнес мальчонка с первой парты.

— А ну покажи!

Учительница взяла тетрадку. Десять мальчиков. Точно по ответу. Никаких половинок и опечаток.

Тридцать пар ребячьих глаз смотрят на учительницу насмешливо. А Нина Петровна глядит на часы — скоро ли спасительный звонок?

— Решим эту задачу еще раз, — говорит она упавшим голосом…

А через двадцать минут она сидит на диване в учительской и плачет.

— Плохо? Да? — спрашивает она завуча.

Ей хочется услышать что-нибудь извиняющее, вроде: «С кем не случается…» Но завуч обязан сказать правду.

— Вы плохо подготовились к уроку, — говорит он. — Почему вы заранее не решили задачу?

— Но ведь она такая простая… Я думала…

Да, задача была несложная. И все-таки учительница ошиблась. Сказались ее неопытность, неумение одновременно и следить за классом, и учитывать время, и проверять ход решения. Наконец, сказалось и то, что мало решали в институте обыкновенных арифметических задач. Причин много, а факт остается фактом: правильно решил задачу ученик, а не она. И правы будут ребята, если подумают с обидой: «Сама не умеет, а с нас требует».

Иногда, чтобы не уронить свой авторитет, учитель настаивает на своем, хотя уже понял, что ошибся. Желая оправдаться, он становится смешным в глазах учеников. Опытный педагог так никогда не поступит.

Однажды я захотел поприсутствовать на уроке математики, который давала опытная и знающая учительница. Десятый класс решал задачу по стереометрии. Задача была нелегкая, и потому учительница разобрала с классом основные этапы решения. Все затихло. И вдруг поднимается рука.

— Ты что, Смирнов? Не понял?

— Я решил.

— Так быстро?

На лице подростка и радость и смущение. Но откуда смущение?

— Только я не так, как вы…

Учительница подходит к его парте, берет в руки тетрадь. Да, вспомогательные линии он провел совсем иначе, рассмотрел другие треугольники.

— Молодец! — похвалила учительница и обратилась к классу: — Послушайте, ребята, Смирнов нашел более интересное и простое решение.

Она подает Смирнову мел, и он быстро на доске объясняет, как решал.

— Да тут и решать нечего! — удивляется кто-то.

— Вот именно! — радостно подтверждает учительница и ставит ученику пятерку.

Она нисколько не смущена. Радость ее непритворна, хотя в душе ей может быть досадно, что мальчишка, а не она нашла остроумное решение, но не подает вида. И это совершенно правильно. Ученики сделают вывод: «Справедливый человек наша учительница».

Так в классе крепнут отношения взаимного уважения.

Конечно, признать ошибку больно и стыдно. Это заслуженное наказание за рассеянность, невнимание или самонадеянность. В следующий раз ты тщательнее подготовишься к уроку, прорешаешь и не раз проверишь каждую задачу, убедишься, в исправности ли приборы, которые ты собираешься принести в класс. Честное признание сегодняшней ошибки поможет тебе избежать ее завтра.

Где-то я слышал такую мысль: «Ты входишь в класс, и перед тобою черновики будущих характеров». Черновики? Не слишком ли неуважительно к детям?

Нет, дети — это, скорее, побеги будущих растений. Где-то впереди запрограммированы колосья. Но как еще далеко до них!

Недавно я получил тревожное письмо от старой знакомой: «Маринка совсем обленилась… В дневнике одни тройки. Это с ее-то способностями. И целыми днями ее нет дома — то в школе, то в своей студии (в детской хроникальной), то бродит с друзьями по улицам. А когда приходит, мы ссоримся и обе плачем… Неужели из нее так ничего и не выйдет?»

Я постарался вспомнить Маринку. Долговязенькая, с пытливыми серыми глазами, непоседа, полная жизни и неистраченной энергии. Обленилась? Не должно быть! А может, это вовсе и не лень? И вообще — существуют ли на свете ленивые дети?

— Позвольте, — возражает мне коллега. — А Кудрин! Ну разве не лентяй! Вы помните его?

Как не помнить! На голову выше самых рослых одноклассников, Кудрин был второгодником и сидел на задней парте, где ему было уже тесно. Иногда он подремывал, а чаще старательно рисовал в тетради военные корабли. Если его вызывали, он недовольно поднимался, бросал краткое: «Не учил», — и снова садился на место. Учитель, в зависимости от настроения, ставил в журнал или единицу или двойку, а Кудрин невозмутимо подрисовывал линкору флаг. Его не интересовали ни круги кровообращения, о которых вдохновенно рассказывал учитель, ни модальные глаголы, ни неутомимые туристы, выходящие на пунктов А и В. Он учил только то, что ему нравилось. А нравилась ему одна физика. В учительских нотациях он служил примером классического бездельника:

— Ты что, на Кудрина хочешь походить?!

Все знали, что Кудрин только и дожидался, когда ему «стукнет» шестнадцать, чтобы навсегда покинуть класс. Он не любил школу, и школа отвечала ему тем же. Учителя отзывались о нем с возмущением. В самом деле: ты готовишься к уроку, продумываешь каждую мелочь, бьешься, как бы интереснее рассказать о пищеварении кролика или о тех самых пресловутых туристах, и, вдруг, вместо внимания — равнодушные глаза, подавленный зевок, кораблики… Разве не обидно?

Весной, когда береза под окнами класса распустила почки, задняя парта опустела — Кудрина не допустили к экзаменам. А тут и долгожданные шестнадцать «стукнули», и он как-то незаметно исчез с нашего горизонта. И все-таки он вряд ли был лентяем. Его мать рассказывала, что он иногда целыми ночами просиживал за книгой — значит искала же его мысль пищи… Он самостоятельно собрал многоламповый приемник, а это прелегкое и кропотливое дело. И когда мы сами электрифицировали школу, он работал, как взрослый, же покладая рук. А ведь таких Кудриных немало. Их частенько считают лентяями, а потом через два-три года вдруг узнают, что классический лентяй стал хорошим трактористом, шофером или токарем, и вовсе не сбился с пути, а учится в вечерней школе… Более того, даже посылает привет учителям, которые удовлетворенно произносят: «Ага, подрос, за ум взялся»…