Александр Пономарёв - Наш принцип

— Ваш друг совершенно верно перевел надпись. Видно, что он очень ученый муж.

— Ученый муж? — Денис вспомнил долговязого нескладного Моисея и невольно рассмеялся.

— Меж тем, — нисколько не смутившись, продолжал его собеседник, — я могу расшифровать ее так: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа, да благословенна его память».

— Значит, надпись дарственная?

— Наверное. Мне, например, подобное кольцо подарила графиня Елизавета Ксаверьевна. Это было осенью, в сентябре, — тут незнакомец провел ладонью по глазам, как будто что-то мучительно вспоминая, — да, в сентябре, в Одессе. После чего мне пришлось покинуть этот прекрасный город. Меня ждала двухлетняя ссылка. — Тут он виновато улыбнулся.

«Где в гаремах, наслаждаясь,

Дни проводит мусульман,

Там волшебница, ласкаясь,

Подарила талисман…»

— раскачиваясь, начал читать незнакомец. — Помните?

— Нет, — и Денис покачал головой, — не помню!

— А вот это:

«Храни меня, мой талисман,

Храни меня во дни гоненья,

Во дни раскаянья, волненья,

Ты в дни печали был мне дан…»

— Да, что-то такое припоминаю. Это Пушкин?

— Пушкин, — и незнакомец вздохнул, — потом она писала мне. Но я, прочтя, жег ее письма в камине.

— Жгли?

— Я обещал ей. Она была замужем. Ее мужем был всесильный губернатор Новороссии и Крыма. Герой Отечественной войны. Кстати, по преданиям, и этот перстень его предкам подарил караимский хан Шахин-Гирей, который после был обезглавлен османами за верность русскому царю.

— А потом, что было с вами после?

— Потом, — рассеянно отозвался незнакомец, и румянец залил его щеки, в голосе появились металлические нотки, а по телу вновь пробежала дрожь, — через несколько лет я получил по почте пакет. Я-то знаю, чьих рук это дело! Знаю, государи мои! Ведаете ли, что там было написано? Извольте!

Незнакомец взглянул на Дениса и вновь продолжал:

— «Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великой Капитуле под председательством достопочтенного магистра ордена, его превосходительства Д.Н. Нарышкина, единогласно избрали господина Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф Борх». Вы видите? Я и сейчас помню сей пасквиль наизусть. Я прочел его несчетное количество раз. Ах, Натали! — Незнакомец взялся за голову. — Если бы знала ты, какой ценой отразится на мне твое легкомыслие! — Незнакомец усмехнулся. — Красавец-корнет кавалергардского полка, двадцати двух лет от роду. Но развязен, необразован, вести же в обществе себя не умел вовсе. И глаза, мне всегда не нравились его рыбьи, без тени мысли, глаза.

— А дальше? — Денис, не отрываясь, смотрел на незнакомца.

Тот, увидев заинтересованность собеседника, снова протянул руку за сигаретой и, получив ее, опять ловко прикурил.

— Вообще, я предпочитаю трубку. Дальше? Дальше я послал этому французишке письмо, в коем вызвал его на дуэль. Вначале ко мне прибежал его отчим, некто Геккерн, и умолял меня отсрочить дуэль на сутки, а потом и на две недели. Но все-таки она состоялась, — тут незнакомец так сдавил в ладони перстень, что его рука побелела, — а после все очень и очень прозаично и даже как-то по-будничному: купили пистолеты в магазине Куракина и поехали на Черную речку к Комендантской даче. Со мною был мой лицейский товарищ Костя Данзас. Константин Карлович. Он был моим секундантом, за что после пострадал. В те годы — уже инженерный подполковник. Ему-то и отдал я этот перстень перед дуэлью. Не хотелось мне, чтобы талисман охранял меня от пули. Я остался честен до конца.

«Возьми перстень, Костя, — сказал я ему, — коли Бог даст, вернешь после поединка, а коли нет, завещаю его тебе, шер ами». Его потом отослали на Кавказ, командовать Тенгинским полком. Где-то здесь, — незнакомец махнул рукой в сторону гор, — он и обронил его в бою. Причем, заметьте, — и незнакомец улыбнулся, — как только это случилось, подполковник Данзас посчитал это дурным знаком. После чего спешно уехал с Кавказа, просил отставки. Получил ее и умер через много лет в своей постели.

Денис смотрел на незнакомца, и картины событий, рассказанных им, проносились у него перед глазами.

— Так, значит, это ваш перстень, Александр Сергеевич? — тихо спросил он.

Поэт опустил голову в знак согласия.

— Если он ваш, то возьмите его!

— А вам не жалко? — Пушкин вопросительно смотрел на Дениса. — Вы меня и так обогрели, да и истории мои выслушали весьма внимательно. Я и так вам обязан.

— Возьмите! Я бы все равно продал его, вам же он дорог как память.

Пушкин встал, поднял ладонь к глазам, любуясь перстнем. Потом слегка поклонился и пошел по дороге твердой, уверенной походкой.

— Дэн, ты че, спишь? — Дениса толкал в бок Митька Коротеев. — Иди, твоя очередь на пулеметное гнездо заступать. А я погреюсь чуток!

— Мить, сейчас по дороге в сторону Курчалоя никто не проходил?

— Ты че, Дэн, — и Митька покрутил пальцем у виска, — совсем, че ли? Конечно, никто не проходил! Мимо нас и мышь не проскользнет!

Денис поднялся, взял на ремень холодный автомат, поправил каску и побрел на пост. Потом остановился и начал шарить по карманам. Ничего не обнаружив, он как будто вздохнул с облегчением и крикнул в темноту:

— Прощай, Пушкин!

Горы ответили ему многократным эхом, а Митька Коротеев загоготал у костра.

— Иди-иди, Пушкин, еще Арину Родионовну вспомни, — проворчал он, подбрасывая веток в огонь, — чего только во сне не привидится.

Нога нестерпимо болела, причем сначала боль была тупой, но время от времени ее как будто кололи шилом с нескольких сторон, а потом тысяча чертей доставали ржавую двуручную пилу и принимались за дело. Андрей глухо застонал. Превозмогая боль, он достал из разгрузки индивидуальный перевязочный пакет, разорвал зубами оболочку и принялся неумело перевязывать рану. Нога вспухла и посинела, небольшое входное осколочное отверстие выше колена стало черным от запекшейся крови. Ранение было глухим, железный осколок застрял где-то в мягких тканях бедра. Андрей бинтовал ногу, как учили, сверху потуже, ниже послабее. Медицинские бинты сразу же пропитались свежей яркой кровью. Боль стала отпускать. Андрей достал из кармана таблетку анальгина, положил под язык. Потом, перевернувшись на другой бок, снял с ремня фляжку. Отвинтил крышечку и запил таблетку водой. Глоток получился очень болезненным, как будто он проглотил верблюжью колючку. Ну что ж? Ради такого дела можно и потерпеть. Андрей слегка закашлялся и обвел взглядом помещение, в котором он находился.