Александр Пономарёв - Наш принцип

— Так! Это что за сцены ревности?

— Ну, товарищ капитан. Возьмите, не подведу.

— Перестань канючить, — Василий строго посмотрел на бойца, — если не подведешь, на сборы десять минут. Взводному скажи да броник не забудь.

— Ага, — просиял Лаюшкин, — я мигом. Спасибо, товарищ капитан, — крикнул он, убегая.

— За что благодаришь? — спросил Василий сам себя.

Машина стояла под парами. Отъезжающие выстроились рядом. Василий подошел к каждому и внимательно оглядел. Все бойцы находились в средствах бронезащиты: на груди бронежилет, на голове «Сфера» — утяжеленная каска со стальными пластинами.

Четверо бойцов, водитель. Все на месте. Ребята были серьезны и сосредоточенны, только Лаюшкин глупо улыбался. Ну, это ничего. Попривыкнет. Все-таки первое боевое задание.

— Равняйсь, смирно, — скомандовал Василий, — равнение направо.

К группе подходил командир. Он махнул рукой.

— Все готовы?

— Так точно, товарищ майор, — докладывал Василий, — старший в кузове прапорщик Серегин. Одна рация в кузове, одна носимая у меня, плюс в кабине стационарная. Расчетное время в пути: час туда, три там, час обратно.

— Не загадывай, — сказал майор и трижды сплюнул через левое плечо, — с Богом, Вася.

— Постараемся, Андрей. — И Василий крепко пожал руку командиру.

Перед выездными воротами Володя притормозил и остановился. Этот ритуал был незыблем. Василий снял берет с головы, отставил в сторону автомат, сложил руки на груди и принялся шепотом читать «Живый в помощи». Эту молитву, написанную на клочке бумаги, ему в дорогу положила бабушка.

«Читай в трудную минутку, внучок, — сказала она, — Господь милостив. Не оставит».

Вначале Василий читал молитву с листа, но так часто ездил по дорогам и весям и так часто выпадала ему эта самая трудная минутка, что текст выучился сам собой.

— Аминь. — Василий перекрестился.

— Можно, командир? — спросил Володя.

И когда Василий утвердительно махнул головой, тоже осенив себя крестным знамением, нажал на педаль газа.

Блокпост остался позади. Когда проезжали мимо, Василию приветливо помахал его дружище — взводный Сергей Семенов — и показал жестом: мол, счастливого пути, держим за вас кулаки. Вася помахал в ответ.

Впереди лежал нелегкий путь через весь город на другую его окраину. В Ханкалу. Средоточие военной мощи и высокого начальства всех рангов в мятежной республике.

Старопромысловское шоссе тянулось почти до середины города. «Урал» мчался как угорелый, притормаживая только у блокпостов, которые встречались через каждые пять километров. Блокпосты были разными: которые были собраны из бревен и обложены мешками с песком, которые сооружены из панельных блоков. Но над каждым из них развевался потрепанный российский триколор.

Вдоль шоссе тянулись кресты, кресты. Несколько месяцев назад здесь шли жестокие бои. Дома вокруг были полуразрушены. В некоторых из них зияли дыры от снарядов. Народу на улицах было немного, от этого становилось страшновато, как будто едешь по какой-то сталкерской зоне.

Через какое-то время «Урал» притормозил у развилки. Налево — в Ленинский район. Машина, чихнув движком и выпустив в воздух облако отработанной соляры, повернула направо.

Центр города — площадь Трех дураков. Вообще-то, до войны она называлась площадью Дружбы, и на постаменте стояли, обнявшись, трое: чеченец, ингуш и русский, олицетворяли собой эту самую дружбу. Но во время боевых действий, а может и раньше, памятник взорвали, и огромная гранитная тумба стояла сиротой, омываемая дождями и обдуваемая ветрами, утратив добрые символы.

Проехав через площадь, машина повернула налево и выехала на проспект Победы. Какой победы? Над фашистской Германией? А может, над большой и сильной Россией? Кто теперь разберет? Победы — и все тут.

Здесь Володя сбросил скорость. Недалеко располагался центральный рынок. На улицах народу было побольше, чем на окраинах. Население потихоньку возвращалось в город. Кое-где уже были припаркованы легковые машины. В сквере стоял бронетранспортер, на броне стоял военный и раздавал листовки всем желающим. «Граждане свободной Чечни, — неслось из репродуктора, — республика возрождается к мирной жизни…»

Люди подходили и брали листовки. Не так уж много, но подходили.

— Пропаганда! — кивнул в их сторону Збруев.

— Наша не хуже ихней, — ответил Василий, — за дорогой следи. Скоро поворот на Мобильник.

Мобильником здесь называли Мобильный отряд. А попросту — штаб всех милицейских подразделений, находящихся в республике. Чтобы попасть в Ханкалу, надо было заехать в Мобильник и взять боевое распоряжение. Что это такое? Бумага, простая бумага. А впрочем, не простая, а документ, в котором черным по белому написано, что сотрудникам такого-то отряда, в количестве стольких-то человек, разрешен въезд на машине номер такой-то в Ханкалу. Подпись командира Мобильного отряда и печать. Без этой бумаги въезд в Ханкалу, а равно и передвижения между населенными пунктами, заказаны. На первом же блокпосту могут проверить наличие боевого распоряжения и далее не пустить. Но такого практически не случалось. Подудишь, проезжая, помашешь рукой парням, а они тебе в ответ. Вот и все. Что? Своих не признаешь? Если едет обшарпанный грузовик, обложенный мешками с песком, бронежилетами, дырявый от пуль, и сидят в нем грязные бородатые парни, одетые кто во что, — значит, точно свои.

Но в Ханкалу так просто не попадешь. Будь любезен предъявить боевое распоряжение.

Мобильный отряд располагался в бывшей гостинице госцирка. И действительно, кое-где стояли прислоненные к стене железобетонные плиты с выбитыми на них тигриными и львиными мордами.

Невдалеке был виден обрушенный купол цирка. Вокруг стояли проволочные заграждения и минные поля. На территорию Мобильника въехала машина с бочкой для воды. На синей емкости было написано: «ВОДА», кто-то вырезал из изоленты букву К и прилепил. Получилось: «ВОДкА».

— Говорят, чеченский цирк был одним из лучших в Союзе. — Збруев повернулся к Василию и остановил машину

— Говорят, — ответил Василий, — машину не глуши, я быстро: только печать поставлю и подпишу. У меня распоряжение готово.

— Угу — Володя кивнул головой.

Через пятнадцать минут Василий вышел из здания. Заглянул в кузов.

— Живы, славяне?

Лаюшкин с улыбкой прокричал что-то в ответ. Слышно не было. Василий сделал жест, мол, не слышно. Серегин показал ему большой палец, поднятый вверх. Василий кивнул и запрыгнул в кабину.

От Мобильника проехали через Сунженский мост по проспекту Ленина. Вдоль улицы стояли уцелевшие чудом многоэтажки. Из них частенько постреливали по проезжающим мимо военным машинам. Но в этот раз обошлось.