Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Да-да, ты отдельно подчеркнула своей сестре, что ни в коем разе не влюблена в этого мужчину – ну, разумеется, ты просто беспрестанно вещала о нем с раскрасневшимся от возбуждения лицом и использовала любой подходящий момент, чтобы упомянуть его имя. Однажды ты даже видела во сне, как сидишь около камина и тут входит Джим с револьвером в руке и стреляет в тебя! Он пробудил в тебе страсть именно своей «опасностью», как ты и признавалась, но даже любая мало-мальски смыслящая в амурных делах кухарка поймет, что ты тайно желала, чтобы он пришел и – скажем прямо – пристрелил тебя за твое мещанство.

Не будем лукавить: он много пил, скорей всего страдал депрессией, имел биполярное расстройство – да, понимаю, очень даже хорошо, но ведь между вами возникло понимание, какое редко когда возникает между людьми. Если бы ты, Изабелла, сумела разглядеть в себе новую женщину, коей ты уже являлась, ты написала бы совсем другое письмо.

Твоя М.

P.S. Мне так хотелось, чтобы ты сумела бы насладиться полной грудью жизнью с Маунтин Джимом и остальными, если таковые имелись. Того же самого желаю и себе, если мне посчастливиться встретить привлекательного одноглазого преступника. С такими нечасто приходится сталкиваться.

Изабелла и Маунтин Джим встречались еще несколько раз. Она размышляла о предложении неприметного и приличного мистера Уилсона, а еще над тем, почему она считает этого мрачного преступника куда более очаровательным, однако своего решения не отменила. В ее последний вечер эта странная пара долго сидела на кухне хижины, рассуждая о поэзии и писательском труде.

Больше они никогда не виделись. Всего через полгода после отъезда Изабеллы Маунтин Джим словил свою последнюю пулю.

Путешествие Изабеллы вокруг света длилось почти полтора года, оно основательно ее изменило. Перед отъездом из Нью-Йорка домой Изабелла написала своей подруге: «Я по-прежнему считаю цивилизованный мир виновником всех горестей, общество – пустышкой, а условную мораль – преступлением, но не исключено, что я быстро вернусь к прежним своим представлениям». Именно так и произошло. По возвращении в Эдинбург она стала приличной мисс Бёрд, проживающей под одной крышей со своей сестрой, занималась благотворительностью и посвящала свои дни окололитературному труду. Издатель Джон Мюррей предложил опубликовать ее записки о Гавайях отдельной книгой. Изабелла переработала свои письма сестре и придала им вид книги. Путевые заметки мисс Бёрд «The Hawaiian Archipelago» увидели свет в феврале 1875 года. Книга была снабжена предисловием, поведавшим о тех самых причинах « по состоянию здоровья »… Книгу приняли с воодушевлением, и тогда Изабелла написала ряд статей о своих приключениях в Скалистых горах. И тут случилось, что некий врач по имени Джон Бишоп обратил внимания на Изабеллу, которая была старше его на десять лет, и сделал ей первое предложение. Изабелла отказала ему наотрез, даже не обсуждая. А тут еще и популярность книги и цикла статей: они начали давить на совесть, ведь не подобает получать финансовую выгоду от дела, заниматься которым оказалось чертовски увлекательно!

Фактически за одну ночь скакавшая в мужском седле на Гавайях и по Скалистым горам, открытая, свободная, ломавшая преграды, наслаждавшаяся жизнью женщина превратилась в приличную старую деву, чрезмерно обеспокоенную тем, как надо и как не надо себя вести. Подобное неизменно повторялось всякий раз после каждого путешествия в течение последующих тридцати лет. Изабелла жила двойной жизнью, словно страдала раздвоением личности. Из поездок она не могла привезти домой ту, другую Изабеллу. Не могла, хотя ее путешествия становились все безумнее, книги все популярнее; не могла, хотя в конце концов добилась официального признания в качестве путешественницы и исследовательницы.

Меня все это невероятно бесит. Неужели я все же ни капли не способна на понимание? Понять то, что после невероятного путешествия возвращение к привычным условностям происходит на раз-два, и если дома все осталось без изменений, крайне сложно сохранить произошедшие изменения, свое новое «я», обретенный где-то там радикальный и вдохновенный облик. И если ты уже изменила свои приоритеты, сколь сложно оказывается ощущать себя не такой, как все, исключенной из общего порядка вещей. И даже если ты уже считаешь общество – пустышкой, условную мораль – преступлением, а семью, собственную квартиру и идеал изнуряющей до выгорания работы – извращением, сложно жить иначе. Трудно удержать это ощущение.

Так что через несколько лет после своего возвращения Изабелла вновь начала хворать. Она консультировалась с врачами, но никто не мог понять, почему дома в Шотландии она почти инвалид, с трудом встает с постели, а в путешествии преображается и вновь бесстрашна, неутомима и несгибаема. Как бы там ни было, не придумав ничего умного, врачи вновь прописали Изабелле морское путешествие.

Куда бы ей отправиться на этот раз? Где тот достаточно экзотический уголок на земном шаре, где она отыщет вдоволь материала для писательского труда? Хотя по-прежнему состояние здоровья считалось официальной причиной совершить поездку, настоящим мотивом путешествия был поиск материала для новой книги. Изабелла обратилась с письмом к Чарльзу Дарвину (ни к кому иному!), спрашивая совета, не отправиться ли в Анды, но ответ Дарвина оказался неутешительным: Южная Америка – неподходящее место для женщины. Потом внимание Изабеллы привлекла Япония – страна только что открыла двери для иностранцев, и о ней практически ничего не было известно.

В феврале 1878 года в возрасте 46 лет Изабелла отправилась на корабле в Нью-Йорк, затем пересекла материк, добравшись поездом до Сан-Франциско, после чего отплыла в Иокогаму, куда прибыла в мае. В этот раз Изабелла поехала «с небольшим багажом»: помимо седла и костюма для верховой езды она взяла с собой соответствующие рекомендательные письма.

Нельзя сказать, что Япония ее покорила. По ее описаниям, Иокогама показалась ей непривлекательным, серым и скучным городом. Изображения японцев в заметках сквозят ужасающим расизмом: мелкие людишки в порту – изможденные, кривоногие, плоскогрудые, нищего вида и однозначно некрасивые, хотя и ведут себя дружелюбно. «Японское уродство» и прочие «национальные дефекты» Изабелла неоднократно упоминает в своей почти пятисотстраничной книге. Погода в мае – июне также не удовлетворила гостью: жарко, влажно, вечный дождь. Вдобавок Изабелла впервые оказалась в стране, где не говорят по-английски, где нет возможности читать газеты, книги и даже уличные таблички, а посему страна показалась чуждой. Пресловутая «восточная пышность» отсутствовала. Все дома выстроены из серого дерева, одежда бледно-синяя, коричневая или серая, никаких украшений, вид бедный и однообразный, а цветом и золотой отделкой выделяются только храмы. Местные женщины ходят в сандалиях на толстой деревянной подошве. Хотя справедливости ради у японок фарфоровая кожа и блестящие волосы, но их сбритые брови и черные зубы выглядят очень странно! А эта их традиция красить губы и покрывать лицо толстым слоем перламутровой пудры даже отталкивает. Правда, Изабелла отмечает, что женщин сложно критиковать, потому что, несмотря на внешний облик, они очень приятны в общении. Подытоживая, она пишет, что люди такие уродливые, как нигде. При этом они весьма опрятны и дружелюбны.