Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Изабелла провела некоторое время в Токио, где обнаружила много пищи для глаз: в королевском парке прогуливались люди в великолепных кимоно. Но ей не терпелось отправиться в провинцию, чтобы найти там «истинную Японию». По мнению британского консула, ее план поехать в глубь страны был весьма честолюбивым. Тем не менее ничто не могло угрожать путешествующей в одиночестве даме, а худшим испытанием будут блохи и никудышные лошади. Консул снабдил ее картой – не слишком подробной, – но Изабелла могла бы дополнить ее по мере своего продвижения по стране. «Ведь так еще интереснее!» – с воодушевлением добавил он. И, как впоследствии оказалось, во многих отдаленных горных деревушках она была первой европейкой, когда-либо виденной в этих местах.

Изабелле нужен был проводник и слуга. Из нескольких кандидатур она выбрала 18-летнего Ито, владевшего английским и умевшего готовить. С его слов, ему немало приходилось ездить по стране и он мог пройти за день тридцать километров. Часть пути Изабелла передвигалась верхом, часть – на нанятом рикше. Она взяла с собой две ивовые корзины для вещей. Немного одежды – в пути она носила твидовый костюм землистого цвета, крепкие сапоги на шнуровке и японскую шляпу из бамбука, похожую на перевернутый котелок, надувную подушку для повозки рикши, складной стул, складную же кровать (единственный способ спастись ночью от блох), резиновую ванну, простыни, войлочное покрывало, свечи, письменные принадлежности, англо-японский словарь, «Большую карту Японии» мистера Брантона, мексиканское седло и вожжи. Перед отъездом ей надавали массу советов по поводу продуктов питания, которые следует взять с собой в поездку, но Изабелла решила ограничиться мясным экстрактом Либиха, двумя килограммами изюма, шоколадом и бренди – на всякий случай. В одной из ссылок в своей книге Изабелла оставила указание, что путешествующему по Японии не стоит взваливать на себя никаких иных продуктов, кроме мясного экстракта Либиха. Немецкий профессор Юстус фон Либих разработал данный продукт, который представлял собой некую спрессованную мясную пасту. В 1870-х он пользовался бешеной популярностью в Европе. Его реклама строилась на образе жестоких условий – преодоление египетской пустыни или жизнь среди туземцев. К примеру, британский исследователь сэр Генри Мортон Стэнли преодолел африканские джунгли в поисках доктора Ливингстона, питаясь исключительно данным экстрактом. Продукт продается и ныне, и сейчас я задумываюсь, не заказать ли баночку-другую для следующего путешествия.

В день отъезда Изабелла волновалась, нервничала и беспрестанно перебирала в памяти список всевозможных неурядиц. «Сколько раз я надеялась, что мне удастся отказаться от этой затеи, и всякий раз я стыдилась своего малодушия, ведь такие высокопоставленные люди убеждают меня в безопасности поездки». Не напрасно Изабелла так переживала, ведь она отправлялась одна, вслепую, не имея карты, в полную неизвестность.

Первый этап до Никко составил 140 километров. Его преодолели за три дня на рикше. В дороге останавливались передохнуть в чайных, где путникам предлагались сушеные фрукты каки [25] Сорт японской хурмы. , сладости и рыба с легкой закуской, рисовые лепешки «моти», а также шляпы от дождя и сменные сандалии из соломы для рикш. Изабелла соприкоснулась с «подлинной Японией»: в провинции дома представляли собой убогие хижины, везде стояло зловоние, а люди были «уродливы, потрепаны и бедны». Условия для ночлега оказались ужасающими: уже в первом доме ей указали место в совершенно пустой комнате с татами, кишащим блохами, и несметным роем комаров. Слуга Ито установил Изабелле кровать с сеткой от комаров в форме палатки, приготовил ей ванну и принес на ужин чаю, риса и яиц. Изабелла попыталась описать события прошедшего дня, но атаковавшие ее насекомые, как и пара глаз, глядевших на нее из комнаты напротив сквозь щелку традиционной двери фусума , лишили ее удовольствия поработать. Она не сомкнула глаз в течение всей ночи. Чужие звуки и запахи ввергли ее в состояние паники: «Отсутствие возможности уединиться пугает… Я не могу расслабиться без замков, стен и дверей… Здесь все мои деньги, и нет ничего проще, как просунуть руку в щель фусумы и взять их… Ито сообщил, что местный колодец грязный… Запахи пугают… Здесь есть все основания бояться болезни и ограбления…»

Волшебство десятого дня еще не наступило.

Уже на следующий день Изабелла взяла себя в руки и написала сестре: «Я готова смеяться над своими страхами… Путешественник должен платить за свои впечатления. Успех и неуспех в равной степени зависят от его природной чувствительности. Полученный опыт со временем исправит многое: я продолжу путь, и ощущение безопасности станет моим естественным состоянием. Боюсь, что мне не избавиться от недостатка уединенности и от зловония, а блохи и комары никогда не перестанут терзать меня». Позже, обрабатывая текст, она добавит: «Мои страхи, при всей их естественности в случае с одинокой женщиной, были беспочвенны. После того я проехала почти 2000 километров по всей стране, включая остров Хоккайдо, ощущая себя в полной безопасности. Верю, что, кроме Японии, в мире нет другой такой страны, где путешествующая женщина может чувствовать себя совершенно уверенно». Аминь.

Конечно, Изабелла знала, что поездка сулит ей трудности, и основательно к ним подготовилась. В Никко ей удалось отдохнуть девять дней в окружении полной японской идиллии: сняла комнату в красивом доме мужчины по имени Каная. Дом восхитил ее своим садом и альковом «токонома». «Мне почти хочется, чтобы комнаты не были такими прекрасными, ибо мне приходится постоянно опасаться, как бы не расплескать чернила, не ступить лишний раз на коврик или не порвать затянутые бумагой окна», – писала она сестре. Изабелла настолько очаровалась Никко, что описала этот город как одно из самых красивых мест в мире. Немало страниц было посвящено описаниям роскоши местных храмов, мест уединения, могилы военачальника и принца Токугавы Иэясу. В доме Кана она имела возможность понаблюдать за бытом женщин и начала понемногу понимать эстетику скупого убранства и свободного пространства. Изабелла влюбилась в икебану, и, ощутив характер этого искусства, она произнесла практически слово в слово то же самое, что и я сто тридцать лет спустя: «Имеется ли в мире что-то более гротескное и варварское, чем букеты наших флористов? Те, подобно вандалам, ломают стебли, листья и даже бутоны, уничтожают систематически величие и неповторимость отдельного цветка». Но с японской музыкой Изабелла так и не стала на «ты». О характере работы Кана – он отвечал за музыкальное сопровождение религиозных обрядов в синтоистском святилище – она сказала, что «это управление диссонансами», а услышав пение, пришла в ужас, «словно тебя окружают дикари».