Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Признаться, мне удалось найти произведение одной жительницы Флоренции. Это «Христос, снятый с креста» монахини Плавтиллы Нелли. Мы помним, что монастыри являлись теми редкостными местами, где женщины имели возможность саморазвития. Самым талантливым монахиням поручалось изготовление иллюстраций к молитвенникам. Сестра Плавтилла Нелли (1524–1588) жила в ныне уже забытом доминиканском монастыре Святой Екатерины Сиенской и, согласно легенде, была не просто признанной и продуктивной художницей-самоучкой, но и весьма известной, ибо написанные ею лики святых имелись «в домах столь многих благородных флорентийцев, что будет излишним перечислять их всех», как пишет Вазари в своих «Жизнеописаниях наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». Сохранилось лишь несколько работ Плавтиллы, и одна из них представлена в монастыре Сан-Марко, где ее недавно обнаружили в подвалах. Картина имеет насыщенные цвета, ее сюжет трогает: глаза оплакивающих Христа женщин воспалены, носы красные. Не секрет, что Плавтиллу упрекали в том, что образы ее мужчин либо женоподобны, либо будто склеены из разных частей, как и этот Иисус, но разве можно в этом упрекать саму Плавтиллу? Монашеская жизнь, по определению, ограничивала возможность понаблюдать за мужским обнаженным телом. Еще одна из сохранившихся ее работ – настоящий шедевр длиной почти семь метров – «Тайная вечеря». Работа заслуживает всемирную известность, поскольку это единственная написанная женщиной картина на данную тему. Перед Иисусом на столе помимо хлеба и вина изображены салат, бобы и целый жареный ягненок – что, на мой взгляд, отображает не только религиозный символизм, но и отличное понимание ситуации: кто же будет угощаться одним хлебом, если речь идет о «последней трапезе»? Остается только сожалеть, что эта редкость разрушается в трапезной монастыря Санта-Мария-Новелла и доступ к ней закрыт.

Время моего пребывания во Флоренции неумолимо подходит к концу. Однажды у дома сталкиваюсь с курящим перед входом Бенедетто. Говорю ему, что у меня осталась всего неделя и было бы неплохо встречаться каждый день. «Звони в дверь в любой момент», – отвечает он. Дверной звонок! В Финляндии никто просто так не пойдет давить на кнопку звонка. « But this is Ita-alia! » – отвечает он.

Выслушиваю от него порцию политической проповеди на злободневную тему: за последние двадцать лет Италия испорчена, политики – ворье, работы нет, банки владеют страной. В свое время он окончил Миланский университет первым на курсе, а сейчас работает консультантом в транснациональной компании и ненавидит работу всеми фибрами души. Я спрашиваю его: «Но если бы мир был идеальным, о чем бы ты мечтал?» «Я хотел бы жить в Риме и преподавать либо в школе, либо в университете», – отвечает он. То есть сорокалетний мужчина, имеющий докторскую в кармане, хотел бы работать по специальности. Что ж, на самом деле людские мечтания не такие уж и невозможные.

Вечером Стефано дома. Мы одновременно ужинаем на кухне – каждый ест то, что сам купил себе. Стефано поставил винил Фрэнка Синатры и показывает фотографии своей весенней поездки в Нью-Йорк. У него в планах бросить учебу в университете и пойти учиться на технолога по выделке кожи – сама профессия ему не слишком интересна, но кажется наиболее разумным выбором. Молодежь Италии охвачена пораженческими настроениями, учеба ничего не гарантирует, но может, у него получится трудоустроиться на кожевенное производство? А потом он признается, что больше всего на свете ему хотелось бы написать роман.

Уже лежа в кровати, я задумываюсь над тем, что, как ни странно, в этом мире многие мечтают делать что-нибудь другое, либо по разным причинам не могут заниматься тем, чем им хочется. Бенедетто хотел бы преподавать, Стефано писать, женщины эпохи Возрождения, вне всякого сомнения, хотели бы заниматься чем-нибудь еще, а не только рожать.

Помнится, в Киото на йога-ретрите я услышала, что клетки организма человека с течением времени полностью обновляются, так что в моем возрасте от меня в детстве не осталось уже ничего.

Не правда ли, обновлением клеток можно объяснить все что угодно?! Вот захочешь бросить мужчину – скажи ему: «Слушай, у меня тут все клетки обновились». А захочешь стать писателем, хотя надо бы позаботиться о накопительной части пенсии, или стать тем, кто без приглашения звонит в дверной звонок, – валяй, звони, оправдываясь все теми же новыми клетками. Обновление клеток делает невозможное возможным: новая жизнь, новые установки – буквально, возрождение.

Ренессанс.

В последние несколько дней у меня паника. Куда пойти? Как успеть? Иду еще раз в церковь Санта-Тринита, бросаю монетку в металлическую шкатулку – перед фресками загорается лампочка. И вот оно – семейство Сассетти: сам банкир, его супруга, дочери, сын и зять, а еще полный набор сливок флорентийского общества начиная от заказчика Лоренцо Медичи Франческо Сассетти до Доменико Гирландайо, самого именитого художника периода Кватроченто.

Только я не могу оторвать глаз от дочерей. Одна, самая юная, смотрит прямо на меня. Я следующая , словно говорит она. Я готова к зачатию. Можешь взять меня. Видишь, мой живот уже немного округлился – это из-за начавшихся месячных. Я могу родить тебе наследников. Интересуешься?

Либо она говорит: Спаси меня .

На обратном пути я наконец-то нахожу ее. В книжной лавке около Санта-Мария-дель-Фьоре я понимаю, что все эти недели я искала именно это. На нижней полке англоязычной литературы стоит книжка « Invisible women: Forgotten Artists of Florence ». Автор Джейн Форчун высмотрела все выставленные во Флоренции работы женщин-художников и обозначила их расположение на схеме. Это похоже на тайную карту острова сокровищ.

Три из них заставляют мое сердце биться быстрее: Софонисба Ангвиссола, аристократка из Кремоны, Лавиния Фонтана, дочь художника из Болоньи, и Артемизия Джентилески, дочь тосканского художника Орацио Джентилески.

Им выпал вариант номер четыре.

Их работы скрыты где-то в этом городе.

Осталось всего несколько дней.

В день Флорентийского марафона в Уффици тихо. В возбуждении я шагаю по пустынным залам, быстро обхожу уже знакомых. Выясняется, что концы волос Баттисты выглядят как пакля (извини меня, Баттиста!), но, возможно, не стоит судить так строго. На секунду останавливаюсь рассмотреть драгоценности Беатриче: прорисовка настолько детальная, что они вот-вот выпадут из полотна! И прическа, наверняка по последней тогдашней моде, занимает здесь не последнее место. Как же я раньше не замечала этих черных кругов под глазами? И опять: насколько сильно репродукции отличаются от настоящих картин! (Право, путешествовать стоит, чтобы увидеть полотна вживую.) Приветствую Мерил Стрип, то есть Марию Бончиани, супругу флорентийского банкира. Ее голова немного крупная и чересчур вытянута на фламандский манер – «Мерил» чем-то напоминает инопланетянина, но на удивление очаровательна! Бросаю грустный взгляд в сторону прекрасной Лукреции Бути, загримированной под мадонну подружки Филиппо Липпи. Ее выкрали из монастыря. Прохожу мимо Элеоноры Толедской – она сидит в массивном платье, рядом с ней мальчик, потенциальный правитель из рода Медичи. Она, судя по всему, справилась с родами. Немного на бегу шепчу ciao bella стоящей на ракушках обнаженной Симонетте – кто знает, может самой известной женщине Флоренции. Когда Симонетта Веспуччи умерла от туберкулеза в возрасте 22 лет, ее гроб носили по городу, чтобы все могли напоследок насладиться ее красотой. И даже сегодня ее лик отправляется вместе с сотнями туристов во все уголки мира на почтовых открытках, марках, магнитиках на холодильник и на обложках каталогов по живописи.