Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

седьмым родился мальчик,

роды подкосили ее здоровье,

умерла.

Когда Баттиста лежала на смертном одре, герцог пригласил художника Пьеро делла Франческа, чтобы тот написал портрет его супруги. Тот отлично справился с задачей, и Баттиста стала идеалом красоты на века. Диптих ее и герцога до сих пор является самым известным экспонатом Уффици.

Только когда я ночью думаю о Баттисте и ее карьере роженицы, мне хочется плакать. Нахожу в Интернете снимок ее посмертной маски: в ней не идеализированная бледная красота, а лик смертельно уставшей, изможденной семью беременностями Баттисты.

Ночью думаю о Беатриче д’Эсте (1475–1497) и о том, что в дискуссии об ее портрете всякий раз подчеркиваются великолепные украшения и прическа: «Вот отличный пример прически коаццоне – толстой косы, элегантно закрепленной сеткой», – сообщает подпись под картиной на стене Уффици. Бесспорно, образ красив, но Беатриче кажется несколько старше своих лет. Она изображена в профиль, рот сжат и выражает пресыщенность, если не задолбанность жизнью. Глаза смотрят, но не видят. По мне, так она кричит: «Вашу мать!» Разве что она просто настроена решительно и портрет не соответствует действительности, потому что, согласно воспоминаниям, Беатриче была идеальным воплощением женщины. Она родилась в богатой семье, славилась красотой, отличным вкусом и чувством стиля. Вместе со старшей сестрой Изабеллой д’Эсте они считались трендсеттерами своей эпохи, им подражала вся Европа.

Беатриче обручили в пятилетнем возрасте с Людовико иль Моро, который был старше ее на 23 года. Пара поженилась через десять лет, свадебную церемонию устраивал сам Леонардо да Винчи, служивший в то время при миланском дворе в качестве гения-разнорабочего. По слухам, Беатриче считалась дипломатом, ни в чем не уступавшим своему супругу. В 16 лет она выступила в качестве генерального посла в Венеции, помогая мужу стать герцогом Милана. В 20 лет она приняла участие в мирных переговорах, вновь продемонстрировав дипломатический дар. Беатриче и Людовико сопутствовал успех, она приглашала ко двору лучших ученых, поэтов и художников своего времени. Беатриче родила двух сыновей, оба впоследствии стали герцогами Милана. Короче говоря, Беатриче была идеальна: красивая, талантливая, стильная, высокообразованная, образец для всех женщин.

До тех пор, пока ей не исполнился 21 год, когда она умерла при родах, произведя на свет мертвого сына.

Истории талантливых женщин проносятся перед нами в ускоренном показе. Ничего удивительного, если от них начинает веять холодом.

Ночь прошла без сна, к утру разболелась голова, и я решаю посвятить день стирке. Иду перекусить в пиццерию на углу, заказываю пиццу с трюфелями – огромную, но тонкую, как бумага. Проглатываю ее в один присест, можно сказать, целиком, словно боясь, что ее у меня отнимут, как только я положу вилку. Интересно, нет ли в трюфелях чего-то такого, что вызывает зависимость? Достаточно одному кусочку попасть в рот, как уже не остановиться, пока не съешь все.

Вечером лежу на кровати раздавленная. Просмотрела новости книжного рынка Финляндии, обсудила их по «скайпу» со своей подругой Баз [39] Финская писательница Катя Каллио. и опять подумала: какое же благо нам даровано, что для встречи с подругой не нужно поступать, как подруга Изабеллы д’Эсте: та жила в Ферраре и в обеденное время ставила перед собой портрет Изабеллы, представляя ее у себя в гостях. Опять же Изабелла в 1498 году попросила свою подругу Чечилию (кстати, она была любовницей мужа уже подросшей Беатриче) отправить ей для оценки ее портрет, только что написанный Леонардо да Винчи. Чечилия обещалась выполнить просьбу (нам полотно известно под именем «Дама с горностаем»), но посетовала, что портрет не вполне соответствует действительности: сама она уже постарела, прическа и платье с картины успели выйти из моды. Изабелла тоже заказывала свои портреты для друзей, но нечасто оставалась ими довольна. Так, на одном она показалась себе слишком толстой, поэтому когда свояк сказал, что на портрете вылитая она, Чечилия не восприняла его слова как комплимент.

Я думаю обо всех тех женщинах с портретов, за которыми бегаю здесь. Женщины Уффици, подружки художников, позировавшие для мадонн, юные девы с фресок, смотрящие с полотна прямо на тебя. Я думаю о складных карманных портретах, изображавших юных аристократок – такие рассылали по всей Европе, рекламируя потенциальных невест. Думаю о портретах, списанных с женщин, которые уже лежали на смертном одре.

Затем я думаю о торговцах селфи-палками, дежурящих на мосту через реку Арно. (Нет, я ничего у них не купила.) Думаю о том, что сфотографировала себя, смотрящуюся в потемневшее зеркало спальни средневекового палаццо Даванцати. В тот момент мне показалось, что это единственный способ вписать себя в мир этих женщин.

Я думаю о снимках Изабеллы, Иды, Мэри и Нелли, об их портретах, о запечатленных взглядах, прическах, нарядах, наивных зонтиках от солнца и глобусах, о том, что с их помощью хочется рассказать, и то, что хочется скрыть, о том, что, словно тень, проходит позади. Думаю о том, что портрет открывает одну историю, но скрывает другую.

Затем я думаю: найдутся ли здесь, во Флоренции, такие ночные женщины, которые не позировали в качестве натурщиц и не являлись притяжением для взглядов, а творили сами? Где написанные ими картины, где женские истории, представленные самими женщинами?

Найти бы! Это означало бы, что кому-то удалось реализовать вариант номер четыре.

Одно только знаю: женщины-художницы во все времена считались редкостью, словно рог единорога. То, что «выпадет в осадок» после просмотра толстых каталогов по истории искусств, будет незначительным. В качестве моделей, натурщиц или муз они еще годились, но стать художницей было куда сложнее. Женщины не имели доступа к образованию. Бытовало мнение, что в силу их природы им больше соответствуют занятия прикладным искусством – например, вышиванием или созданием гобеленов. А если кто из женщин и становился живописцем, то они работали тайно, картины не выставлялись. Частенько их работы приписывались художникам-мужчинам, и, кстати, авторство многих открылось лишь в последние десятилетия. Те из них, кого признали при жизни, по разным причинам оказались забытыми. Их не упоминают в исторических книгах, а их произведения брошены в запасники музеев на милость крыс, голубиного дерьма и влажности. В Уффици можно стереть ноги в кровь, пытаясь отыскать хоть одну художницу. Создается впечатление, что залы, где, по идее, их редкие картины должны быть выставлены, оказываются под замком, на ремонте или каким-то мистическим образом скрываются от моего взгляда.