Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

— Я не неволю вас держать в памяти дни поминок бедного моего сына. Но прошу, если я сам позову вас, не погнушайтесь, приходите почтить его память. И не забывайте нас, стариков, нам дома так одиноко.

У Нгуена, стоявшего в дверях, сердце болезненно сжалось.

И теперь, приезжая в Тханьхоа, Нгуен, кроме своих домашних поминок, непременно справлял поминки в доме старого Фана. Нгуен справлял поминки по Мою.

Сидя в гостях у стариков и вдыхая пряный дух благовоний, Нгуен всегда вспоминал почему-то дома своих старых товарищей, томящихся в тюрьмах, сосланных на далекие острова. В тех домах, убогих и бедных, прозябали одинокие матери и отцы и коротали свой вдовий век несчастливые жены; и душа его вот так же томилась от горького ощущения собственного бессилия…

Вернувшись в Ханой, Нгуен показал однажды Биню книгу, которую Мой подарил ему после ночной трапезы у пирожника. Его потянуло в тог вечер на откровенность, и он рассказал приятелю со всеми подробностями историю своей — не побоюсь ученого слова — квазидружбы с Моем. Я процитирую конец его речи: «Из пяти провозглашенных Конфуцием основ человеческих отношений… Загибай-ка пальцы!.. Государь и подданные — раз. Родитель и чада — два. Муж и жена — три. Братья — по старшинству — четыре. Друзья — пять… Так вот, из этих пяти основ только первые четыре интересуют власти и государство. О них печется закон, над ними дрожат прокуроры и судьи, к ним апеллируют адвокаты. Попробуй на них покуситься…

Но отчего же, я спрашиваю, закон ничего не говорит о дружбе? Это прекрасное и благородное чувство ничем не регламентировано, статьи уголовного кодекса не назначают кары за преступления против дружбы. Разве кого-нибудь хоть раз привлекали к ответу за корыстолюбие, черствость или предательство в дружбе? Нет, не привлекали!.. Да помолчи! Не торопись, тебя привлекут еще по другим статьям…

Все только и твердят: «С любовью не шутят!»

И никто, помнится, не говорил, что с дружбой тоже шутить нельзя!

А ведь какое нелегкое дело — дружить с человеком.

Дружба это всегда — бремя. Но хуже нет содружества поневоле…»

Бинь выслушал его со вниманием и, глядя на красный огонек сигареты, сказал:

— Тонко подмечено. Вот потому-то я и бываю скуп в общении…

— Ах, скупость, — перебил его Нгуен, — ужасный порок!

— Только не в общении! К чему перегружаться эмоциями? Влипнешь, потом по гроб жизни не нарадуешься. Нет уж, кто как, а по мне — сохранить старых друзей и то великое дело.

— Да-а, — сказал Нгуен, — главное — не напрягаться…

Сегодня утром, как и обычно, когда Нгуен уезжал из дома, он явился к гаражу господина Вэя. Нгуен предпочитал автобус Вэя, потому что он был крепок, надежен, бойко бегал и редко останавливался в дороге ради попутных пассажиров. К тому же за рулем, как правило, сидел сам хозяин.

Стрелки стенных часов давно уже миновали цифру шесть. Но все равно было темно, как ночью. Что ж — зима! Холодные капли росы, скатываясь с широченных листьев банга [46] Банг — высокое дерево с развесистой крупнолиственной кроной; его ради тени издревле сажали у домов, храмов и т. п. , гулко ударяли по капоту машины. Частый стук их похож был на дробь чересчур расторопного барабанщика, словно он, отбивая стражи, торопил задержавшуюся ночь.

Нгуен ехал налегке, без багажа. В правой руке он держал кусок мясного паштета, в левой — горячую еще булку. Прохаживаясь по двору, он подносил ко рту то правую, то левую руку, потом поднимал непокрытую голову, разглядывая толпившихся у билетного окошка попутчиков.

Во дворе, у гаража, стало оживленно и шумно.

Видя такое, и Нгуен, не торопясь, пошел за билетом. Рассчитывая скрасить ожидание, он достал сигарету. Вспыхнувшая спичка высветила за окошком кассы лицо госпожи Вэй. Многие, как-никак — супруга «автомобильного магната», величали ее «мадам Вэй».

— А-а, господин Нгуен! Давно вы у нас не были.

— Доброе утро, мадам.

— Опять небось едете в Ньысуан? [47] Ньысуан — округ в гористой западной части провинции Тханьхоа.

— С вашего разрешения…

Усмехнувшись, он выплюнул окурок.

— А куда вы, мадам, хотели б меня отправить?

Мадам — монастырские нравы были ей чужды — стрельнула в него глазами, положила ему на ладонь билет и через секунду уже кричала на какого-то мужлана, молча совавшего в окошко деньги:

— Эй, у тебя что, язык отсох?! Куда едешь?

Помощник шофера с похвальным усердием начал крутить ручку, остывший мотор вдруг чихнул и бодро затарахтел. Нгуен с удовольствием втянул ноздрями запах бензина — запах бескрайних дорог и дальних странствий.

Пассажиров сегодня набилось в автобус — не продохнуть: день был базарный. Они толкались, ссорились из-за мест. Взрослые бранились, дети плакали. Госпоже Вэй, чтобы перекричать их, пришлось повысить голос.

— Эй, мосье Нгуен! — закричала она. — Садитесь-ка поскорее! Чего вы ждете?

— Ожидаю супруга вашего, а нашего благодетеля. Без него-то автобус не уйдет. Куда торопиться?

— Как бы не так! Отправляемся сию минуту. Хозяин сегодня занят и вести машину не сможет.

— Жаль! Боюсь, шофер выбьется из расписания. А мне ровно в восемь во что бы то ни стало надо быть в Ньысуане.

— Ладно, все будет в порядке. Садитесь скорее!

Шофер, заменявший хозяина, задним ходом вывел машину на дорогу. Нгуен побежал за автобусом и, догнав его, вскочил на левую подножку. Он едва успел прислониться к борту, как из темного переполненного нутра автобуса послышался голос хозяйки:

— Эй, мосье Нгуен! Здесь есть места, прошу вас. Не стойте там, голова с непривычки закружится.

— Не извольте беспокоиться, мадам. Я путешественник бывалый. Лучше уж тут постою, внутри от вяленой рыбы да соуса совсем задохнешься.

Утренний ветер ударил Нгуену в лицо. На выезде из города, у перекрестка, какой-то старец замахал шоферу длинным зонтом. Автобус притормозил, и мадам Вэй, подбежав к Нгуену, снова стала зазывать его в машину. Выражений она, скажем прямо, не выбирала:

— Ну что вы из меня жилы тянете. Присосались к подножке, как пиявка. Говорят ведь вам…

Мотор заревел, и последних ее заботливых слов Нгуен уже не расслышал.

Утро — в пику календарю — выдалось прямо-таки весеннее. Зеленые листья и травы улыбались отмытым дочиста небесам. Влажный большак, сменив гнев на милость, не швырял в лицо пассажирам горсти песка и пыли. Нгуен, опьянев от быстрой езды, заполнял легкие холодным бодрящим воздухом и придирчивым оком оценивал красоту громоздившихся друг на друга горных вершин.

Вдруг он ощутил на затылке какое-то теплое дуновенье, тотчас, рискуя вывернуть шею, оглянулся и увидал у себя за спиною мадам Вэй. Она, неведомо когда, выбралась на подножку и стояла чуть не вплотную к Нгуену. Это ее дыхание согрело затылок упрямого пассажира. Он почему-то вздрогнул, улыбнулся ей и стал снова глядеть вперед.