Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Откуда-то издалека долетал перезвон медных инструментов, на которых играют, творя заклинания и молитвы.

Нгуен разбудил слугу.

— Сними-ка со шкафа чемодан и оботри с него пыль… Держи, целый донг серебром — это тебе на Новый год. Я уезжаю, так что ты надолго из дому не отлучайся. Если хозяева вернутся раньше меня, скажешь, что я скоро буду.

— Уезжаете из Ханоя?.. А праздники?..

— Ничего. Да, не забудь поставить на стол у дверей стеклянную вазу, чтоб, если кто из друзей заглянет, мог оставить визитную карточку.

Он распахнул дверь, ветер с улицы дунул прямо в рот мальчишке, и прощальные слова его: «Слушаюсь… Счастливого вам пути…» — прозвучали чуть слышным печальным шепотом.

Нгуен зашагал по тротуару. Он не знал даже, который сейчас час. Ночь, как всегда в эту пору, была чернее тучи. Нгуен направлялся к вокзалу. Ветер упрямо дул ему в лицо.

Запоздавшие мусорщики при свете ламп, сделанных из пустых бутылок, громыхали в переулке железными баками.

На вокзале Нгуен купил билет, дошел до середины состава и, поднявшись в вагон, уселся в пустом купе у окна. Отправление он проспал, а когда открыл глаза, за окном, рядом с железнодорожной насыпью, бежала навстречу поезду лоснящаяся лента шоссе. Временами дороги удалялись друг от друга, но вскоре, соскучившись, снова сбегались вместе.

По шоссе, громко урча, ехал степенный дорожный каток, в желтой деревянной кабине его сидел чумазый водитель. Нгуен едва успел заметить его, и каток скрылся за мелькавшими вдоль дороги деревьями. Но почему-то долго еще стоял перед его глазами этот человек, державший руки на черной баранке руля. Кто знает, может, и он ехал домой на своем медлительном, как черепаха, катке? И Нгуен пожелал ему поскорее добраться до места.

К тому времени, когда поезд остановился у перрона в Тханьхоа, фляжка с коньяком была пуста. Добравшись домой, Нгуен поморщился от резковатого запаха известки, которой были выбелены ворота, огляделся и, еле волоча от усталости ноги, направился к дверям.

Мать сидела на циновке и вытирала тряпкой посуду.

— Неси-ка сюда полову, — говорила она слуге, — надо начистить до блеска всю медь.

Увидев Нгуена, она вздохнула и снова занялась своим делом. Отца не было; он вместе с внуками пошел в пагоду. Жена была на базаре. Туйен, самый старший из детишек, убежал на собрание скаутов. Нгуен почувствовал, что его вроде никто и не ждал. Он давно уже не встречал Новый год дома, и сейчас семья явно не рассчитывала на его приезд. «Наверно, — подумал он, — вот так же возвращается восвояси узник, выпущенный из тюрьмы. Он идет домой, потому что ему некуда больше деваться. Ведь и меня привела сюда сила привычки. Не приедь я, на душу легла бы тяжесть, а приехал и…»

Он вошел в комнатушку, пропахшую сыростью и плесенью, разделся, залез под одеяло и тотчас уснул. Рядом крепко спала малютка Хыонг, и он сквозь сон чувствовал тепло ее тела.

Проснувшись, Нгуен долго не мог понять, который час. Он протер глаза и, попытавшись встать, ощутил на себе какую-то тяжесть: еще двое малышей, Тыонг и Тяу, спали, прижавшись к нему, под одеялом. За притворенным окном слышались знакомые голоса.

— Мама, а мама, — спрашивал Туйен, — что, отец приехал?

— Да, — отвечала жена. — Не шумите-ка там с Кхюйен, дайте отцу поспать. Нет-нет, не переодевайся, сперва покажись отцу. Он ведь не видел тебя в костюме скаута.

Ненадолго воцарилась тишина. Потом раздался голос отца.

— Ладно, мать, будет тебе. Ты только ничего ему не говори.

— А я-то думала, он и на этот раз останется на Новый год в Ханое, с друзьями.

— Не забывай, дружба тоже входит в число пяти основ морали. Так учил сам Конфуций… Я уж сходил в пагоду, теперь твой черед. Только ты гляди, не задерживайся. У нас в доме радость, сын приехал на праздник. Хорошо, мы успели свинью заколоть и всего наготовили вдоволь. Будет чем его угостить. Ты заметила, какой он усталый? Намаялся, видно, бедняга.

Нгуену стало стыдно: не догадался привезти хоть что-нибудь для праздничного стола да и подарков старикам не купил.

Проснулась Тыонг. Она засмеялась, увидев отца, и тотчас побежала за своей копилкой.

— Попробуй, — похвастала она, — какая тяжелая!

Бамбуковая копилка и впрямь была полна. Нгуен огорчился, вспомнив, что последнюю мелочь отдал рикше, который привез его с вокзала. Он поглядел на белые носки дочери, чистые, но совсем уже старенькие, и вспомнил наконец о привезенных подарках. Открыв чемодан, он протянул Тыонг зеленые туфли. Они оказались чуть-чуть великоваты. Тяу спрыгнул с кровати и закричал:

— А мне? А мне?

И, получив синие туфли, пустился в пляс.

— Папа, — вдруг снова спросил он, — а ты не забыл спицы и шерсть? Кхюйен давно уже хочет связать мне свитер.

Нгуен покачал головой.

«Я — жалкий эгоист! — думал он. — И не стою любви этих маленьких сердечек. Дети… Все они появились на свет без меня… Я не приехал ни разу, когда жена должна была рожать. Вечно был занят самим собой, этакий самовлюбленный павлин. Удивительно, как еще люди вообще имеют дело со мной…»

В новогоднюю ночь отец Нгуена, принося во дворе жертвы духам, жег бумажное «золото». Отовсюду навстречу весне взлетали огненные шутихи. Вдруг где-то поблизости замяукала кошка. Старик обернулся к сыну, который тонкой струей лил на алтарь жертвенное вино, и сказал:

— Раз кошка подала голос, быть беде. Дикие звери, сынок, выйдут из леса и начнут лютовать. В этом году не стоит уезжать далеко от дома…

Нынешняя ночь совершенно измотала Нгуена. Он не курил опиум, как когда-то… Нет, нет, этого не было!.. Но подняться с постели сейчас он не смог бы и под угрозой смерти. (Благо его жизнь была пока в безопасности.) Он с трудом шевельнул рукой…

А-а, это Суан наигрывает негромко что-то классическое. Пальцы его резво бегают по клавишам фортепиано, занимающего чуть ли не половину комнаты. Сегодня Суан превзошел самого себя, игра его звучит как-то особенно пленительно и красиво. Еще немного — и Нгуен, пожалуй, уверует в целительную силу музыки…

Суан — настоящий друг. Вчера, да нет, вернее, сегодня ночью, когда Нгуен, постучавшись к нему, напросился переночевать, он, вскочив с постели, сразу бросился отворять дверь и прогонять прочь злющего пса. Услыхав, что Нгуен шевельнулся на кровати, Суан, не снимая пальцев с клавиатуры, обернулся и сказал прямо в колыхавшийся белый полог:

— Спи… Спи, еще очень рано. Хочешь, я сыграю что-нибудь убаюкивающее. Вот, изволь, «Пиршество паука» — превосходная старинная вещь. Прислушайся, во второй части так и чудится жужжание мух и писк комаров, рвущихся из паутины на волю.

Но Нгуен, слушая сложные фиоритуры, совсем расхотел спать. Его мучили угрызения совести. Этой ночью он опять загулял и выпил лишку. Вдруг зарокотали басовые струны: должно быть, в паучьи сети угодил шмель? И Нгуен от души посочувствовал бедному насекомому, поскольку и ему самому тоже было худо. Во рту держался отвратительный кислый привкус, каждый выдох его насыщал воздух хмельным перегаром, и под марлевым пологом пахло, как в винном погребе. Рукав его рубашки благоухал модными духами и был слегка присыпан розоватой пудрой. А возле ворота алело какое-то пятно. Боже, неужто кровь?! Нет — помада. Превосходнейший отпечаток губ, прямо хоть сейчас на экспертизу!..