Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Тут убогий, почесав за ухом, подходит ближе, усмехается и вежливо так просит дозволить ему выпить со всеми чаю. Гости решили, что он рехнулся, но гнать его не стали, напротив — пригласили к столу и подали чашку с горячим чаем. А нищий опять принес извиненья и говорит, хочу, мол, испить целый чайник. Развязал он свою суму и осторожно достал маленький глиняный чайник. Гости, почуяв новую забаву, дали ему чайный поднос со всею посудой и наломали древесного угля, чтобы он смог раздуть огонь и вскипятить воду. Им любопытно было, далеко ли зайдет побирушка в своих дерзновенных шутках. А он, испросив, как водится, позволенья, уселся, скрестив ноги, прополоскал посуду, налил чаю в большую чашу, из нее — в чашки, и все чинно, благопристойно. Никто б не сказал, что он — нищий, хоть одежонка на нем и была вся в дырах, точно гнездо пиявок. Выпил он первую чашку, пригубил другую, как вдруг сощурил глаза, прищелкнул языком и, сложив руки, почтительно молвил: «Коль уж вы, знатные господа, снизошли к бедняку без роду, без племени, грех мне жаловаться и сетовать. Только вот чай ваш попахивает половой, и я, недостойный, нисколько им не усладился». Отвесив поклон, он вымыл чашки и чайники и вытер хозяйский поднос. Потом, обтерев свой собственный чайник, он продул носик, бережно уложил его в суму, подобрал свою шляпу из листьев, низко поклонясь хозяину и гостям, сунул под мышку клюку и побрел прочь. Решив, что он с придурью, все пропустили речь его мимо ушей. Но под вечер весь дом затрепетал, вспомнив старого нищего: в расколовшейся вдруг посреди стола чайнице хозяин увидел с десяток чешуек половы.

Старый Шау, восхищенный, хлопнул по ляжке себя, потом гостя и воскликнул:

— Эх, если б тот нищий жил в нынешнее время! Я пригласил бы его поселиться в моем доме, и мы бы от света до темна упивались отменным чаем. У меня ль мало редкостных чайников на две особы, пить из которых сладостно и приятно.

— Древние, думаю я, слагали подобные сказки на потеху за чаепитием. Судите сами: бывают ли в жизни такие люди? Значит, все тут — сущие небылицы.

— Да нет же, это вполне возможно! Уверен: старик растратил свои богатства на чайные рощи горы Вузи; [92] Вузи — вьетнамская транскрипция названия горы, находящейся в Китае, так же называется и один из самых дорогих сортов китайского чая. потому-то он так поднаторел и, само собою, дошел до сумы. Уж он-то отведал всех драгоценных чаев, какие бывают на свете… А не выпить ли нам, дорогой гость, еще чаю? После такой распрекрасной истории не обойтись одним-единственным чайником.

Покуда старый Шау выбрасывал спитую заварку в широкую, разрисованную цветными фигурами чашу, гость поднял повыше круглый чайник, долго разглядывал его и наконец сказал:

— Чайник у вас бесценный. Настоящий Тхе Дык цвета куриной печенки. Как говорится: «Из чайников первый Тхе Дык, второй — Лыу Бой, третий — Мань Тхан» [93] Тхе Дык, Лыу Бой, Мань Тхан — вьетнамская транскрипция названий различных керамических чайников, изготовлявшихся в Китае. . Да и за долгие годы он насквозь пропитался у вас запахом чая. У меня дома есть Мань Тхан на две особы, да и тот новый, не напоенный еще чайным духом.

Залив кипятком заварку, старый Шау протянул сотрапезнику медный чайник для кипяченья воды:

— Видите ли вы, дорогой гость, пупырышки накипи? Жители Поднебесной зовут его «Огненным металлом». В нем вода закипает быстрее. По годам мой чайник как раз прокален до огневого металла.

— А вы, почтеннейший, различаете кипень, давно бурлящий уже на огне, от свежего, едва вспенившего кипятка?

— Ясное дело: «рыбий глаз, черепашье око». Пока пузырьки пены не больше глазка краба — кипяток свежий, а станут с рыбьи зенки — стало быть, кипень старый.

Они засмеялись оба, потом выпили еще чашку-другую. Старый Шау проводил гостя до ворот.

— Будете в наших краях, — сказал он, — прошу, заходите ко мне, как к старому другу. Почаевничаем вместе.

И опять засмеялся…

В тот год высоко поднялась вода в Красной реке. И тысячи деревьев нян [94] Нян — крупное дерево со съедобными плодами, которые растут гроздьями, имеют коричневую кожуру, черное семечко и сладкую белую мякоть. , высаженных на окрестных дамбах, принесли невиданный урожай плодов. Вскоре могучие дамбы были прорваны паводком. Но как ни бушевало течение, волны не смыли дом старого Шау. Когда вода спала, на уцелевших воротах остались висеть как ни в чем не бывало два ярко-красных листа бумаги с изреченьями [95] Во Вьетнаме, как и в других странах Дальнего Востока, существовал обычай прикреплять у входа либо внутри дома доски или листы бумаги с изреченьями мудрецов или цитатами из старых стихов, отвечавшими вкусам хозяина и его привычкам. , и можно было разобрать каждое слово:

«Изысканные, будто небожители, чьи богатства и знатность бескрайни, как небеса, нахлестывая коней, праздно скачут они меж рядами ив».

«Мы взращиваем травы в саду, полним землю цветами и, призвав отрока-слугу, распиваем чай у абрикосовой террасы».

Бреши в плотинах заделали; но, видно, заделали плохо, и на следующий год их снова прорвало. По-прежнему высились кирпичные ворота у дома старого Шау. Но красные листы поблекли уже от дождя и ветра, и паводок перечеркнул надписи бесстыдными грязными полосами.

Давнишний гость, что рассказывал сказку про странного нищего, ушел далеко на заработки; но однажды его снова занесло в эти края, он вспомнил приглашение старого Шау и решил заглянуть к старику, выпить с ним чаю. Он расспросил людей и с огорченьем узнал, что дом старого Шау давно уже продан. На дотошные его расспросы соседи отвечали:

— Хотите найти старика Шау, ступайте в уезд на базар. Дождитесь базарного дня, они бывают по восьмым числам, там его и отыщете. Больше мы ничего не знаем.

Старый Шау и впрямь разорился дотла. Он и ел-то теперь не досыта, а уж о чаепитиях толковать нечего. Если ж случалось ему выпросить у кого-то из давних знакомцев щепоть-другую чая, он старательно заворачивал его в бумажку и сберегал при себе, дожидаясь, покуда все разойдутся и можно будет почаевничать в одиночестве. Но он сохранил еще кое-какие из прежних своих утонченных привычек и нередко заглядывал полюбоваться цветами к тем, у кого в пруду подле дома росли лотосы: в самую пору цветенья старался он оборвать со стеблей несколько чашечек и клал их потом в свой сверток с чаем.

По базарным дням старый Шау восседал на скамье в лавке односельчанина, торговца тканьем, расставив на земле десяток глиняных чайников, тех самых, из коих он прежде и одного бы не отдал ни за какие деньги. Одно лишь всех удивляло: посуду свою старый Шау продавал в два приема. Сперва отдавал он сами чайники, и отдавал совсем дешево. Но крышки оставлял при себе. И когда случалось ему развеселиться, говаривал на ухо соседям: