Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

— Отнеси-ка камни к пруду, — говорил он, — и вымой их там хорошенько да ототри добела мохнатой кожурой кокоса. Потом отбери камешки покруглее в отдельную плетенку, а кривые да щербатые сложишь в другую корзинку.

— Знаю, знаю, хозяин, — отвечал слуга. — Вы, верно, надумали устроить винопитие, именуемое «Каменья благоуханной орхидеи». Но не рано ли в этом году мы готовим камешки? Я ведь, почтеннейший, помню, что обычно вы посылали меня мыть их после того, как повалят новогодние шесты… [134] Новогодний шест — высокий бамбуковый шест, устанавливаемый в канун Лунного нового года на деревенских площадях; на него вешают различные украшения; по окончании праздника шесты снимают.

— Эх, старик, старик! Или ты не заметил, что дует юго-восточный ветер? И тебе невдомек, что цветы в этом году раскроются раньше обычного? Я и рис-то велел вымачивать вот уж который день; проросшие зерна, сам знаешь, пойдут на сладкую пастилу.

Старый слуга закивал головой…

Почтеннейший Кеп любил выпить доброй водки, почитать вслух стихи да полюбоваться цветущими орхидеями. И ныне, в преклонных летах, он мог себе это позволить. Ведь в дому теперь завелся достаток. Кеп с давних пор мечтал о собственном саде, где по утрам и ввечеру можно было б предаться покою и неге. Он любил поразмыслить о том, каково ему, ученому-конфуцианцу, жить в эту пору, когда столкновение всего французского, европейского с китайским диковинным образом погубило старые воззрения и идеи, обесценило прежние духовные ценности. А он, неудачно выбравший век своего появления на свет, человек, в общем-то, не способный воздействовать на хитросплетения жизни и утвердить самое себя; что еще остается ему, как не печься о редкостных цветах и травах…

Кеп обычно говорил своим старым друзьям: обзавестись садом — дело немудреное, а вот уделять достаточно времени заботе о нем куда труднее. Не каждый может отдать всего себя, весь жар своей души безмолвным, бессловесным растеньям?! Но ведь это — единственный путь для истинного ценителя красоты! Разве можно, не ведая волненья, обнести оградой участок земли и с холодным сердцем сносить туда отовсюду цветы и деревца, обрекая их как бы на ссылку под бесстрастными небесами в зной и дождь, не зная, когда же распустятся первые листья и скоро ль настанет пора цветения? Нет, это только б умножило и без того долгий список человеческих провинностей и ошибок!

И старый Кеп лишь недавно, убедившись, что обладает всеми этими качествами, позволил себе завести орхидеи. Каких только здесь не росло орхидей! Каждой разновидности отведено было самое малое два-три горшка. Отсутствовала в саду лишь одна орхидея — «Белая жемчужина». Старый Кеп не выращивал ее вовсе не по причине дороговизны, хотя один отросток «Белой жемчужины» стоил десять донгов серебром. Однажды вечером, попивая чай с приятелем, зашедшим расспросить его об уходе за садом, старый Кеп раскрыл ему этот секрет.

— Нет, — сказал он, — я понимаю, мне не по силам ухаживать за «Белой жемчужиной». Уж очень она прихотлива. Подул ветер — глядишь, уже сломались побеги; чуть припечет солнце — желтеют и вянут листья; в ливень набухают и жухнут черенки. Ничего не скажешь, «Белая жемчужина» хороша, и запах у нее дивный. Только возни с ней не меньше, чем с новорожденным младенцем. Капризна и привередлива, словно позднее дитя, вымоленное родителями у неба. Чуть ошибешься, сделаешь что не так — и конец. Эти редкостные создания не долго живут среди людей. Да, «Белая жемчужина», говорят, предпочитает женщин. Ее в самый раз выращивать там, где много барышень…

Чтобы вознаградить себя за отсутствие «Белой жемчужины», почтенный Кеп развел во множестве «Черный лепесток», «Земную грезу», «Восточный цветок». Эти орхидеи были неприхотливы, давали много цветов и побегов; случалось, цветы вырастали на них всего за полмесяца, а не то и за десять дней; и если хозяин забывал вовремя подкормить их удобреньями, растения все равно не погибали.

Сегодня к вечеру начали раскрываться «Черные лепестки».

Завтра, в первый день года, они расцветут по всему саду.

Опустилась предновогодняя ночь. Рядом с котлами, где шумно булькала вода и готовились на пару пироги, сидел старый слуга, он присматривал за особым котелком, в котором варилась сладкая пастила из проросшего риса. Хозяин велел ему быть начеку: неровен час огонь разгорится жарче положенного и пастила пригорит.

Оба сына старого Кепа — они как раз поспели к празднику — тоже сидели неподалеку; были они, невзирая на солидный возраст, послушными и почтительными сыновьями и потому плели из бумаги и бамбуковой дранки коробы-крышки, чтобы накрыть распустившиеся орхидеи. Сам Кеп стоял тут же, рядышком, и каждую минуту отдавал новые распоряжения.

— Эй, первенец, — волновался он, — я думаю, крышка должна быть пошире горшка. Сбегай-ка принеси метр и обмерь горшки, а то весь труд пропадет впустую… Да не все горшки обмеряй, только с «Черными лепестками»!

Сыновья старого Кепа сплели уже десяток крышек. Они рады были угодить отцу. А он, вобрав голову в плечи, уже семенил во всю прыть от котелка с пастилой, мимо бумажных крышек прямо к пруду. Там он уселся на корточки и стал самолично накладывать в особую плетенку камешки покруглее да побелее. Сыновья, тяжело дыша от натуги, притащили в дом горшки с орхидеями. Потом они вместе с отцом принялись выкладывать в горшках щербатые, неровные камешки. Всякий раз, когда кто-нибудь из сыновей случайно задевал камешком побег орхидеи, старик стонал в голос, словно в тело ему втыкали иглу.

Пастила в котелке наконец сварилась; но надо было еще ждать до конца второй стражи, покуда она остынет.

Старый слуга теперь освободился и примкнул к троице, раскладывавшей камни. Тем временем подошел черед круглых и белых камней: их макали в пастилу, сладкая масса обволакивала камешки, и потом их тоже укладывали в горшки с орхидеями поверх угловатых камней.

Едва успели накрыть бумажными крышками все десять горшков с «Черными лепестками», как подошло время жертвоприношения и молитв, какие положено творить в новогоднюю ночь.

Повязав головы тонким шелком и надев темные платья, старый Кеп с сыновьями отвешивали поклоны перед алтарем, стоявшим у дома, под открытым небом. Новогодняя ночь нынче выдалась тихая и ласковая.

Все утро старый Кеп был занят в деревенском общинном доме. Но перед уходом он, как водится, дал подробные наставления старику слуге, чтобы к полудню все было готово: хозяин пригласил почтенных старцев после общинного дома откушать у него водки и полюбоваться цветами.

Слуга расставил посреди двора четыре сине-зеленых фаянсовых тумбы из Батчанга [135] Батчанг — деревня неподалеку от Ханоя, где начиная со средних веков и доныне существуют керамические промыслы. . Перед тумбами он поместил небольшие столики, на каждом высились под нахлобученными на них бумажными крышками горшки с орхидеями и большой глянцево-коричневый, как кожа угря, кувшин с водкой, заткнутый сухим банановым листом. Все было устроено ловко и красиво. Старику слуге всякий год по весне [136] В лунном календаре Новый год считается началом весны. приходилось вот так, как сегодня, готовить все для винопития «Каменья благоуханной орхидеи».