Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Дом наполнился звуками: просыпались живущие в нем люди. Старый Эм тоже начал откашливаться, словно до сей поры он старался сдерживать дыхание, боясь нарушить загадочное молчание, связующее ночь и день.

Мягко ступая, подошел его старший сын и, вполголоса справившись о самочувствии отца, тихонько уселся на инкрустированный перламутром край лежанки. Он взял веер, переставил печурку на свободное место и стал раздувать тлеющие уголья.

— Я уже попил чаю, — сказал старик. — Ты, сынок, если хочешь, сам завари себе чай. Да и тот, что в чайнике, крепок еще и пахуч.

Слова эти были излишни. Потому что каждое утро отец с сыном вставали пораньше, чтоб выпить чаю. Старик выпивал две чашки, а сын — самое большее три.

Сегодня, как и всегда, старый Эм велел сыну перелистать книгу древних китайских стихотворений и отыскать там стихи о чае. Голос у сына был красивый и чистый, дыхание — мерное и долгое, он легко читал напевные строфы старых стихов, и звук его голоса, поднимавшийся все выше к концу каждой строки, плавно опускался, начиная следующую строчку. Со стороны отца и сына, занятых чаепитием, можно было принять за учителя с учеником, начавших утренний урок. Старый Эм, коль уж зашла речь о достоинствах и употреблении чая, не в силах был остановиться. Чтобы подкрепить свои мысли, он взял в руки истрепанный том «Записок в дождливую пору» и стал толковать на все лады главу о чаепитиях, написанную с удивительным знанием дела Надзирателем за обученьем и церемониями Главной государевой академии по имени Фам Динь Хо [142] Фам Динь Хо (1768–1839) — выдающийся писатель и историк: среди его восемнадцати книг — стихи, написанные по-вьетнамски, проза и ученые трактаты на китайском — книжном языке того времени; сборник его новелл и эссе «Записки в дождливую пору» популярен и ныне. .

Потом старый Эм начал сетовать и сокрушаться из-за того, что осень уже миновала и листья лотосов, широкие и круглые, как зонты, пожухли и опали.

— Запомни, мой первенец, — поучал он сына, — никакая вода не придает чаю такого аромата и вкуса, как та, что стоит в чаше лотосового листа. В каждом листе лишь несколько капель. Объездишь, бывало, пол-озера, пока наберешь полный чайник. Был я еще мал, когда Учитель посылал меня в лодке собирать с лотосов серебристые и текучие, как ртуть, капли воды. Он любил меня и доверял мне. Я думаю, это было самое лучшее время в моей ученической жизни…

Чаепития в семействе старого Эма возобновились не так давно. В пору безденежья и нищеты старик убрал чайный поднос в шкаф и думал, что больше уж никогда не придется извлечь его на свет. Но небеса иногда бывают милосердны и к беднякам: на поле старого Эма рис в этот год дважды уродился на славу.

— Слушай-ка, сынок, надо бы тебе сходить в город, купить про запас китайского чаю. Нынешний год засыплю чай — на сохраненье — в десять бутылей. Скоро как раз прорастут луковки нарциссов, что я давеча купил у старого Кена, в соседней деревне. Самые пахучие луковки положим для запаха в чай.

— А не лучше ли, батюшка, оставить чай как есть; ведь его аромат и сам по себе удивителен? Вспомните, дед наш никогда не добавлял цветов в чай. Он говорил, что цветы стоит класть лишь в выдохшийся, старый чай…

Небо постепенно светлело. Солнечные лучи вспыхивали то здесь, то там на кронах деревьев, высвечивая прошлогоднюю листву. И желтые листья, кружась, опадали на землю.

Старый Эм повязал вокруг головы шелковую повязку — в ней он выглядел еще благообразнее — и, опираясь на посох, вышел за дверь. Переступив порог, он обернулся и сказал сыну, протиравшему чайный поднос:

— Я зайду к почтенному Диеу. Мы сговорились с ним проведать больного старика — здесь рядом, в соседней деревне. Он, бедняга, потратился на женьшень; хочет теперь, чтоб я приготовил ему лекарство. Возни с этими снадобьями не оберешься, вернусь уж, наверно, только к вечеру.

Последнее время Ли Ван ходил сам не свой, все раздражало его, выводило из себя, и наконец он отправился в город — «развеяться». Но не прошло и двух дней, как в дом зачастили какие-то странные гости, и каждому подавай хозяина. Жена Ли Вана не знала, что им и отвечать. Самые неприглядные, как назло, являлись по два-три раза в день. Правда, не застав хозяина, они не гневались, не бранились; а на дотошные расспросы хозяйки скрипучими голосами отвечали одно и то же:

— Да вы не тревожьтесь, просто хотели повидать вашего мужа. Когда он объявится, сделайте милость, передайте, что заходили дружки дядюшки Хуэна. А сами мы из Кимшона. Вы только имя запомните. Если будут какие новости, пусть ваш хозяин даст знать поскорее…

Не успели дружки дядюшки Хуэна отбыть восвояси, как псы у ворот опять залились лаем. И появились новые гости — трое или четверо — в каких-то непонятных головных повязках да и вообще диковинного облика.

— Мы из Тамтонга, — сообщили они хозяйке. — Сидели-сидели в дому, едва ноги к полу не приросли. Решили вот побродить по свету. Ну и занесло нас в ваши края. Дай, думаем, заглянем к Ли Вану: нет ли какого стоящего дела, чтоб и нам к нему руку приложить?

Жена Ли Вана знай только кивала да приглашала гостей в дом передохнуть, покуда детишки вскипятят чай.

Но гостям из Тамтонга не сиделось на месте; они не могли заставить себя отведать свежего бетеля и не в силах были дождаться чаю, хотя чайник уже гудел на жарком огне. Выйдя во двор, они степенно прогуливались вокруг дома, сцепив за спиной руки. Собаки лаяли и кидались на них, а самые смелые псы, став на дыбы, прыгали им на спину. Но гости невозмутимо шагали взад и вперед, пусть, мол, хватают их за ноги. Хозяйка, тщетно пытавшаяся отогнать собак, с изумлением уставилась на круглые мускулистые икры гостей: да, собак ее кто-то уже опередил — на лоснившихся, словно черная бронза, ногах пришельцев пестрели бесчисленные рубцы и шрамы, совсем еще свежие, подернутые светлой молодой кожей, и старые, темные, как гнилое мясо.

Псам скоро наскучили эти странные люди, расхаживавшие по хозяйскому саду, как по собственному имению. Стоило раньше чужакам — даже с палкой или бамбуковой тростью — сунуться во двор, собаки тотчас обращали их в бегство. А этих людей, видно, ничем не проймешь. Разочарованные псы оставили гостей из Тамтонга в покое.

Пошептавшись во дворе, гости приблизились к дому и громко спросили:

— А что, хозяйка, Ли не говорил, когда вернется?

— Да нет, — послышался из-за двери голос хозяйки. — Он ничего не сказал мне перед уходом. Заходите, прошу вас, отведайте чаю, пока не остыл.