Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Жена, сходив на другой конец деревни, принесла спиртное.

Сам Ли Ван суетился, как чиновник, ожидающий последнюю подпись под приказом о повышении по службе. Забежит в дом, присядет, а через минуту вспомнит о чем-то и убегает. Так было трижды. Умчавшись за дверь в четвертый раз, он вернулся уже с гостями. Среди них были и Фо Кинь с Кай Санем.

Гости громко говорили и смеялись. Ли Ван, опередив их в дверях, раскатил по лежанке, сколоченной из двух широченных досок, циновку, обшитую по краям красной лентой.

— Прошу вас… Прошу сюда.

Ополоснув ноги и постучав раз десять ступней о ступню, все забрались на лежанку.

Никто не приметил, когда и куда исчезла хозяйка. Такой уж завел Ли Ван порядок у себя в доме: если друзья соберутся к нему на пирушку, жена должна удалиться.

Гости уселись вокруг подноса с безразличным видом людей, которые вовсе не голодны и наперед знают, что выпивка эта — лишь повод к разговору о важном деле. Многозначительно улыбаясь, смотрели они друг на друга.

Из десяти водочных бутылок четыре или пять валялись уже пустые. На медном подносе шириной в полтора тхыока, обложенном зелеными листьями банана, высилась свиная голова и мелко нарубленное мясо. Поднос опустел уже примерно на треть, но разбросанная по нему снедь была по-прежнему привлекательна. Кое-кто из гостей начал негромко покашливать. Другие пальцами сминали в комок волокна лаосского табака, готовясь, в свой черед, набить кальян, и не сводили глаз со счастливчика, успевшего закурить первым. Ли Ван смачно сплюнул. Потом, нарочно повысив голос, кликнул слугу. Никто не пришел.

— Почтеннейшие, — улыбнулся он, — в доме ни души. Можно поговорить о деле. Обсудим все: кого на какое место поставить, и сообща выберем срок…

— Нечего тут обсуждать, — перебил его Кай Сань. — Если идти на «дело», лучше сегодняшней ночи время не выбрать. Луны-то не будет. А куш солидный, скажу я вам, и если не взять его нынче, все пропало. И сколько народу бы можно было облагодетельствовать…

— Ладно, уговорил, — сказал Фо Кинь; он раскрыл рот впервые за весь вечер. — Давайте смекнем, кому за что браться. По мне, так нечего мудрить, пусть будет все как раньше. Со щитом пойдет Кай. Ну, с «пером», сами знаете, мне сподручнее всех. Мало окажется, Ли пойдет рядом с «перышком» подлиннее, чтоб я себя чувствовал спокойно. А остальные, — он поднял руку и ткнул пальцем в парней, которые до сих пор ели и пили, не проронив ни слова, — им достанутся мелочи: шипы на дороге — против погони, факелы и все такое прочее. Ну, как вы, братва, согласны?

Он поднял рюмку и с шумом глотнул водки.

— Хватит!.. Все ясно! — загудели собравшиеся.

— Нынче же ночью выступаем — в конце второй стражи. К середине третьей стражи будем на месте.

Компания единым духом опустошила еще несколько объемистых бутылок. Зычные голоса заполнили дом; все без конца твердили одно и то же:

Они наслаждались, повторяя фразу на все лады, и каждый в душе почитал себя человеком, способным на смелые мысли и деяния. Пусть они сами бедны и обездолены, но зато — независимы, не покорны ничьей воле! А деньги, добро — все это можно отнять у неправедных богатеев и разделить по справедливости меж такими же бедняками [144] Далее в тексте следовали три строки, изъятые цензурой в годы французского протектората; восстановить их не удалось. (Прим. автора.) .

Лицо у Фо Киня налилось кровью, он уселся, закатал повыше рукава рубашки и начал браниться.

— У-у, твари! Да я их один с «перышком» разнесу!..

Внезапно крик оборвался. Фо Кинь соскочил на пол, вытащил из-под лежанки лопату, размотал заменявшую ему пояс веревку и одним концом ее обвязал черенок лопаты с давешней своей меткой.

Все общество, прервав веселые разговоры, бросилось вслед за Фо Кинем к дверям. Обогнув дом, они остановились у задней его стены, против зарослей ароматных бананов, широкие листья которых нависали над дальней изгородью.

Фо Кинь распустил веревку, обмотал часть ее вокруг правой руки, которой он крепко сжимал у основания черенок лопаты; и, придерживая остро заточенную лопасть левой рукой, заорал:

— Эй, братва! Глядите в оба, я сейчас, не сходя с места, повалю левый банан!

Раздался свистящий звук удара, и дерево гулко грохнулось наземь.

Фо Кинь захихикал, снова наматывая веревку на правую руку.

— А сейчас, братва, я, опять не ступив ни шагу, срежу самую спелую гроздь бананов! Прямо неси и возлагай на алтарь.

Острие лопаты перерубило стебель, на котором висела тяжелая гроздь, и глубоко вошло в ствол пальмы.

Общество, довольное зрелищем, зашумело и засмеялось.

Один Ли Ван был сдержан в своих похвалах:

— Ну, брат, пишешь ты «перышком» славно. Да только рука у тебя тяжеловата! Вот и удар вышел некрасивым. А ведь частенько нам надо лишь припугнуть людей, и нет нужды губить чью-то жизнь. К чему брать на душу лишний грех?

Увидав кур, разгуливавших по грядкам бататов, Ли Ван попросил у Фо Киня лопату с веревкой, затянул тугую петлю на запястье левой руки и крикнул:

— Бросьте-ка кто-нибудь ком земли!

Земляной ком с шумом рассыпался, упав на грядку. Куры, хлопая крыльями, кинулись прочь из сада. В тот же миг лопата со свистом рассекла воздух, и послышалось громкое кудахтанье.

Все бросились к бататовым грядкам, и кто-то поднял над головой курицу с перебитыми лапками. Острие угодило в сустав, но удар был так легок, что лапки не отделились от туловища.

— То-то, — сказал Ли Ван, прислонив к стене лопату. — А брось я ее слишком сильно, разнес бы курицу в клочья. Сперва походите с мое на смертельные «дела», уразумеете — лопата это вам не игрушка: тут изволь рассчитать каждый удар. И запомните, защититься от нее можно бамбуковыми кольями, — острие соскользнет по ним и уткнется в землю. Так что глядите в оба: не торчат ли где бамбуки… Ладно уж, я как-нибудь на досуге научу вас пробиваться сквозь вражьи ряды с одним лишь арековым веслом. Взмахнешь им в рукопашной — и только головы сыплются наземь, как плоды шунга [145] Шунг — высокое дерево с красновато-коричневыми грушевидными плодами, растущими прямо на стволе и толстых ветвях и опадающими даже при легком толчке. .