Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Позже, когда смотритель вместе с семьей бежал из города, спасаясь от мятежа, камень этот куда-то пропал. Желая скорее утешиться, смотритель училищ и школ Шонтэя убедил себя, будто чудесный камень вернулся на Гору, к законному своему владельцу. Правда, уверовав в это, он испугался: уж не разгневался ли на него Дух Горы, отобрав так внезапно камень? Смотритель не решался открыть кому-нибудь эту тайну: вдруг опрометчивое слово убьет его на месте, как убило когда-то окружного начальника из Куокоая.

Кто знает, какими путями молва о чудесном камне достигла деревни Чангтхон, где люди кормились столярным и плотницким делом? Но теперь мастера из тех, что помоложе, присев у горящего очага да затянувшись крепким лаосским табаком так, что едва не обугливались края кальяна, только и говорили о чудесных камнях на вершине Горы-балдахина и о том, какие еще сокровища и диковины лежат, наверно, у Верхнего храма. Им, молодым, не терпелось об этом узнать. И вскоре они приметили одно странное обстоятельство: каждый раз, едва заходила речь о тайнах Верхнего храма, пожилые мастера всеми правдами и неправдами старались перевести разговор на другое или вовсе пересесть куда-нибудь подальше. Случалось — не раз и не два — мастерам помоложе подметить исполненные значения взгляды, которыми обменивались старики, когда они, молодые, пересказывали запальчиво и шумно былые и новые слухи о храме на вершине Горы. Неужто старшие их собратья знали какую-то тайну? Но отчего же, стоило старшим услышать все эти пересуды, на лица их ложилась сумрачная печать страха?

Подозрительней всех вел себя старый Шэн. Был он когда-то весел, общителен и болтлив. Но однажды, случилось это лет десять назад, старый Шэн вдруг покинул деревню и отсутствовал более месяца. Даже жена его и дети не знали, где он пропадал. Сказав, что уходит на дальние заработки, Шэн забрал с собою рубанки, долота, пилу, стамеску, уровень, отвес — словом, весь свой инструмент. Вернулся он с кучею денег. С тех пор всякий раз бросал он оставшиеся деньги в большой глиняный кувшин с водой: утонувшие деньги он доставал и тратил, а те, что плавали на поверхности, собирал и прятал куда-то в тайник. Тогда-то семья да и все соседи заметили, как он внезапно переменился. Прежде, бывало, старый Шэн только и делал, что кочевал от друзей к приятелям да рассказывал с утра до ночи о своих делах и семейных тайнах. Теперь он стал сдержан, взвешивал каждое слово; случалось, бормотал какую-то околесицу, точно одержимый бесом, а иногда, как бы не веря самому себе, по целым дням не произносил ни словечка. Перенял он неведомо от кого дурную привычку плеваться: сплюнет и непременно потрет рукою кадык. Некогда твердый сердцем и непугливый, он стал всего бояться. Временами казалось, будто вот-вот он откроет, что же гнетет его душу, но робость опять замыкала ему уста. Жена мастера удручалась несказанно. А зятья шептались тайком, что тесть, мол, очень сдал с годами и скоро, верно, уляжется в землю.

Старый Шэн по натуре вовсе не был склонен к мечтам и раздумьям. Но с той самой поры, как он вернулся после дальних заработков, нрав его переменился и в этом; увлеченья его стали возвышенны и утонченны, совсем как у поэта на закате дней. Он увлекся садом, красотою цветов и древес. И, услыхав от людей о диковинах и красотах чьего-нибудь сада, непременно выискивал случай побывать там. Только в саду улыбка иногда озаряла еще его лицо, словно одни лишь бессловесные листья и лепестки могли всколыхнуть спрятанную в глубине сердца теплоту и радость. Но когда он возвращался из сада к людям, они видели на его лице печать отчаянья и тоски. Нет, не находил он в чужих садах ничего прекрасного или необычайного. Все было обыденно и серо, как сера сама эта жизнь. Где те диковинные цветы, плоды и травы, не похожие ни на что на свете, которые видел он один-единственный раз в заповедном лесу? Он тогда более месяца подновлял Верхний храм на вершине Горы-балдахина.

Там, наверху, все было прекрасно и удивительно. Дни и месяцы длились долго, но это ни у кого не вызывало тревоги и неудобства. Плоды тамошней земли изумляли своей сладостью и ароматом, не было в них ничего общего с бренными плодами садов человеческих, прозябающих тут, внизу, в юдоли суеты и скорби. О, старый Шэн не сомневался: стоит ему рассказать людям про нежную светлую и благоуханную красоту, царящую на Горе, почти вся деревня покинет свои очаги и уйдет на вершину, чтоб утолить этой красотой свои души, коих врата — зренье и слух. Но он молчал и ничего никому не рассказывал.

В тот день, когда работы по обновлению храма были закончены и мастера собирались вскоре покинуть Гору, Дух Горы-балдахина призвал обе артели — кровельщиков и плотников, протянул каждому по листку тонкоствольного бамбука, велел проглотить листочки и сказал: «Ну, вот и конец. Ступайте теперь трудитесь там, у себя внизу, в мире и покое». Но могли ль мастера отныне помыслить о покое? Ведь проглоченные ими листья бамбука были зеленым кинжалом, смертоносным отточенным лезвием, грозившим пересечь нить жизни любого, кто неразумною болтовней раскроет сокровенные тайны Духа. И люди, спускаясь к подножию, уносили в себе угрозу великого Духа Горы и его секрет.

Кровельщики, ладившие черепицу, оказались уроженцами разных отдаленных мест и потому, едва сойдя на равнину, разбрелись кто куда. Но семеро плотников и резчиков по дереву, подновлявшие храм на Горе-балдахине, — среди них был и старый Шэн, — родились в деревне Чангтхон и все вместе вернулись восвояси.

Они виделись друг с другом каждодневно: в час ли перед тушением вечерних огней, за чаепитием ли, или за чаркою водки в общинном доме, пируя после жертвоприношения духам и в праздник урожая. Но были они осмотрительны, ни один не проронил и полслова о месяце, что провели они на зеленой вершине. Им достаточно было беглого взгляда, чтоб убедиться: тайна не нарушена; но и потом они испытующе посматривали друг на друга. И взоры их сплетались в невидимую, но прочную нить — нить памяти.

И все-таки он наступил, этот день, когда один из семерых, Ниеу Там, что жил в нижней части деревни, вдруг, ничем до того не болея, умер. Вся деревня только диву давалась: этакий здоровяк и гуляка… Но старому Шэну и пятерым его друзьям все было ясно: по глупости ли проболтался покойный, хмель ли развязал ему язык, но один из семерых умер.

Шестеро мастеров явились в дом, где лежал усопший. Они хотели, они должны были во что бы то ни стало взглянуть на несчастного. И они увидели то, что искали: на шее у покойника, с левой стороны, вздувалась свежая опухоль. Когда на нее надавили, наружу вылез темно-зеленый стержень, удивительно напоминавший листок бамбука. Шестеро мастеров молча переглянулись: «Зеленое лезвие!.. Вот она, кара святого Духа Горы!..»