Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Кхэу сперва подошел к книжному прилавку. Прочел названия на обложках, проглядел незнакомые книжки, полистал свежие газеты. Больше всего на прилавке было календарей на нынешний, тысяча девятьсот пятидесятый год — всех расцветок и фасонов. Кхэу залюбовался большим настенным календарем: что ни месяц, то живописный шедевр — позабудешь и дни недели, и числа. Здесь же лежали многочисленные лозунги, плакаты и графики соревнования.

Он купил записную книжку в красивой обложке, — с календарем! — сунул ее в карман и сказал продавцу:

— А знаете, в сорок седьмом я, грешным делом, и не думал увидеть через год-два печатные календари. Казалось — война, руки до всего не дойдут.

— Вы правы. Я и сам никогда не видел столько календарей. Ходкий товар — берут нарасхват. Я так понимаю, чем ближе победа, тем важнее для нас каждый месяц, неделя, даже день. Да и в делах нынче важен порядок, так что лучше все расписать заранее, рассчитать все сроки.

На тротуаре возле столовой остановились передохнуть носильщики, поставив на землю высокие корзины и положив на них коромысла. «Интересно, что это они тащат?», — подумал Кхэу. Он подошел поближе, протянул руку и горстью осторожно зачерпнул несколько мелких осколков металла с острыми рваными краями. Невесомые, словно перышки, осколки алюминия засеребрились на ладони. Носильщики, молодые ребята, обернулись и молча глянули на него. На губах у них промелькнула лукавая усмешка.

Кхэу, конечно, не стал расспрашивать, где они нашли самолетную тушу и куда несут дюраль. Он хорошо помнил газетные сообщения о сбитых за последнее время самолетах. И в мимолетном взгляде, которым он обменялся с носильщиками, сверкнула гордость, не нуждавшаяся ни в каких словесных разъяснениях.

А Кхэу, глядя на белевший в корзинах металл, думал: «Дюраль!.. Дюраль!.. Ясно, из него льют гильзы для снарядов».

Они вместе вошли в столовую и уселись за один стол. Когда им подали еду, Кхэу улыбнулся и сказал:

— Приятного аппетита, друзья.

И они дружно ответили:

— И вам, товарищ.

Жители городка Тхайнгуен [178] Тхайнгуен — город, ранее — центр одноименной провинции к северо-востоку от Ханоя. , наверно, никогда не забудут той лунной июньской ночи, когда неприятель впервые бомбил их дома и пристань на реке. Да и путники, которые случайно оказались в городе, где их застал воздушный налет, тоже запомнят его надолго. С той ночи, что ни полнолуние, стали наведываться сюда бомбовозы. И Нам, само собою, усилил свою бдительность на дежурстве.

Вся округа сошлась на том, что именно его, Нама, надо назначить «самолетным сторожем». Стало быть, и здешние жители, и народ, сходившийся из деревень на базар, все доверили Наму свою судьбу, свой кров и добро. Каждые два месяца зампредседателя общины ходил с мешком от дома к дому, и люди отсыпали рис для Нама, чтоб не сидел он голодным на своей горе Коке и спокойно караулил небо. Что ж тут мудреного, если с той злополучной ночи Нам при малейшем шуме весь обращался в зрение и слух.

Упорно поговаривали, будто неприятелю здорово всыпали в Нгиало и Нашане [179] Нгиало и Нашан — города в провинции Хоанглиеншон на Северо-западе ДРВ. , и теперь, посрамленный на земле, он все больше уповает на свои самолеты да бомбы.

Покуда Нам был лишь помощником «самолетного сторожа», он еще выбирал время пройтись по улицам да поболтать с соседями. Но едва земляки оказали ему такое доверие и повысили в чине, он, сознавая свою ответственность, почти перестал отлучаться с горы. И днем и ночью сидел с биноклем на вершине Коке, нахлобучив на голову ушастый, как у пилотов, шлем.

Да, теперь все стало иначе, не то что раньше, когда Нам ходил в помощниках. И жена его, тетушка Нам, переселилась поближе, к подножию горы. Если что нужно по хозяйству, станет она в дверях, крикнет погромче, и муж тотчас услышит. Ответит ей: так, мол, следует поступить или то-то сделать. И соседи все слышат и знают: сейчас Нам спустится со своего поста, чтобы поесть, а теперь он просит жену сходить достать пачку лаосского табаку.

У тетушки Нам хлопот всегда полно: и в доме управиться, и за дочкой приглядеть, и на базар снести на коромысле корзины с зеленью и овощами, а оттуда, глядишь, она вернется домой то с десятком яиц, то с парою кур — все ж хорошая добавка к рису, который собирали для них соседи.

Нам не упускал случая напомнить жене, чтоб та не разрешала их дочке Ти лазить к нему на гору. «Внизу, — повторял он, — ребенку и простор и развлеченья, а наверху — ничего, одна трава растет да ананасы». И вообще, кроме своего помощника, он не терпел никого на НП. На наблюдательный пункт, по всем правилам, посторонним вход запрещен. Даже когда военные поднимались к нему на гору, чтобы снять план городка или окрестностей, он проверял у них документы с великим тщанием.

Во всякое время дел у Нама на горе хоть отбавляй: главное, гляди, не зевай, в южную сторону, оттуда всегда появлялся «он», заходя на бомбежку. Поначалу Наму приходилось нелегко, но вскоре он пообвык. В ясные дни самолетный сторож обводил биноклем горизонт, про себя называя каждую гору, холм или лес. А вот ночью, особенно если луна пряталась в облаках, Нам мог предаваться воспоминаниям о фронтовой службе, о своих однополчанах. Там, конечно, было и опасней и потруднее. Но зато рядом всегда были свои ребята, и война носила их по разным местам, — одним словом, на фронте не соскучишься…

Городок в дневные часы пустовал, словно вымирал. Лишь в окуляры бинокля увидишь иногда маленькую фигурку прохожего, бегущего по улице или прячущегося в тени деревьев на обочине дороги. Если кому по неотложному делу и приходилось засветло проходить через город, тот, естественно, торопился миновать опасное место. Обычно же все норовили так рассчитать время, чтобы попасть в Тхайнгуен уже в сумерки, перекусить на базаре и ночью отправиться дальше. Грузовые велосипеды тоже не задерживались в этом городе, где сходились дороги, ведущие в Бакзианг, в Баккан или Туйенкуанг [180] Бакзианг — город в предгорьях, юго-западнее Тхайнгуена; Баккан — город и старая провинция в горах, севернее Тхайнгуена; Туйенкуанг — город и старая провинция в горах, северо-западнее Тхайнгуена. . Днем они старались здесь не появляться. И чем солнечнее стояла погода, тем тревожнее было у всех на душе. Дня не проходило без того, чтоб не наведывались самолеты, нередко даже на рассвете слышался то удаляющийся, то наплывающий рокот моторов, — это «он» прочесывал дороги. Но когда самолеты не прилетали, на душе спокойнее не становилось: «А вдруг «он» готовит авиацию, чтобы нежданно-негаданно выбросить парашютный десант?