Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Народ расходился с площади. Люди перекликались, спрашивая друг друга о ночлеге. И Кхэу вдруг сообразил, что ему тоже негде спать эту ночь, а вдобавок почувствовал зверский голод. Он припомнил совет всеведущего парня с седлом: «На базаре непременно зайдите в харчевню у фонарного столба; там креветки, рыбный соус, соленья — пальчики оближешь!»

Оглядевшись, он увидал в кругу света у торчавшего неподалеку столба прилавок, уставленный голубыми фаянсовыми пиалами, они были полны красными лоснящимися креветками. Сладкий дух сваренных с приправами креветок защекотал ноздри. Подойдя к прилавку, он неожиданно признал в старике, деловито нарезавшем на доске жареное мясо, сапожника, который днем починял его сандалии.

— Вы здесь, дедушка? — улыбнулся Кхэу. — Расстались, значит, с ботинками и сандалиями?

— Добрый вечер, товарищ! Милости просим. Отведайте нашей стряпни. У меня уж так заведено: как стемнеет, бросаю сапожничать, дом оставляю на дочку, она все равно в кафе у нас главная, а сам — сюда, на базар, помочь моей старухе.

— Выходит, мне повезло. В один день повидал все ваши три «предприятия». Не трудно ли вам разрываться натрое? И вы и жена вечно в бегах…

— Ох-ох-ох! А кому ж без хлопот достается пропитание да одежка? Что-то я про такое и не слыхивал. Ну, да мы уж привыкли. Скоро закончится базар, мы со старухой приберемся и — домой, к дочке. У нас здесь дела идут хорошо, сюда — с полными коромыслами, отсюда с пустыми; сколько ни наготовим — все расходится без остатка.

Рядом, за столиком с закусками и стопками водки, царило шумное веселье. Мужчина, сидевший лицом к Кхэу, рассказывал какие-то смешные истории о своей работе в Третьей зоне [167] Третья зона. — В начале войны Сопротивления (1946–1954 гг.) правительство ДРВ разделило территорию страны на четырнадцать военных зон. . Другой, — Кхэу видел только его спину, — стараясь перекричать всех, повествовал о сложных делах в Бакзианге [168] Бакзианг — город и важный транспортный узел к северо-востоку от Ханоя. , о борьбе с карателями и заодно делился с соседями ценнейшими мыслями насчет уборки и сокрытия от неприятеля риса осеннего урожая. Третий их приятель касался только местных вопросов и поносил на чем свет стоит какого-то «осла с золотыми зубами», который никак не мог наладить питание для проезжающих.

Еще одна компания сидела на скамейке у самой дороги. Они уже отужинали и теперь, ковыряя во рту зубочистками, спорили: нанимать ли им отдельную лодку или везти свой груз вместе со всеми. К этому городку сходилось несколько дорог из свободных районов Вьетбака [169] Вьетбак — горная область на северо-востоке Северного Вьетнама, населенная малыми народностями; французские колонизаторы не смогли захватить Вьетбак, и он был главной базой Сопротивления. , и потому народ здесь встречался самый разный.

А по шоссе все шли и шли люди — с факелами, с фонарями. На обочинах жгли обрезки резины и старые автомобильные покрышки. В неясных багровых отсветах огня виден был стлавшийся по земле горький густой дым. Темными силуэтами мелькали люди. Они окликали друг друга, громко пели и смеялись. Поодаль, у костра, плясали девушки и парни. Все это вдруг напомнило Кхэу ночные праздники, когда народ встречал солдат, взявших штурмом французские форты на дороге номер четыре [170] Дорога номер четыре — стратегическое шоссе, ведущее от северо-восточного побережья во Вьетбак. .

— Дедушка, — спросил он, — не знаете ли, где здесь можно переночевать?

— Сейчас это очень трудно, — покачал головой старик. — В каждом дому полно постояльцев. Приезжие еще днем сговорились. Можно, конечно, у меня в мастерской переспать. Там, правда, тесновато да и неприбрано. Но ваши товарищи не брезгуют, останавливаются…

Кхэу, само собою, раздумывать не стал. Он попросил у старика разрешения пойти вперед; надел вещмешок и вышел на дорогу. Купив на всякий случай два пучка бамбуковой лучины, он вскоре шагал уже по шоссе.

Винь увидала Кхэу издалека и окликнула его:

— Ну, как базар?!

— Базар-то что, главное — поел на славу в вашей харчевне. Сто лет не пробовал рыбы с креветками. И вообще, мне сегодня везет: отец ваш позволил даже переночевать у него в мастерской.

— Правда? Тогда давайте я сбегаю куплю масла для лампы. Вы, верно, ночью работать будете? Друзья моего брата Кха, когда ночуют у нас, всю ночь что-то пишут, пишут…

— Нет-нет, я писать ничего не собираюсь. Вы угостите меня лучше апельсинами. Вон они у вас какие крупные! Эх, ребятам бы в госпиталь по апельсину — то-то бы радость была. Как началась война, мы о таких вещах забыли.

— Верно. А теперь людей ничем не удивишь. Возьмите хоть фотокарточки. Раньше их отродясь никто и не видывал, а сейчас у каждого фото есть. Кха говорит, чей мешок ни возьми, найдешь целый альбом; тут тебе и семейные портреты, и военные снимки. У нас городок — всего ничего, а целых три… нет, даже четыре фотоателье. Иду как-то мимо, а там пленки висят, сушатся — и бой на них, и привал, и самодеятельность. Командиры с солдатами оставили, чтобы проявили по науке.

Кхэу, улыбнувшись, подошел к маленькому столу, какие бывают у школьников. За столом, у плошки, в которой горел торчавший из масла фитилек, сидел и листал толстенную книгу мальчишка лет тринадцати. Винь поглядела на него и сказала:

— Лай, уступил бы ты гостю место. И принеси, пожалуйста, апельсины.

Но Кхэу положил руки мальчишке на плечи и, удержав его за столом, стал вместе с ним разглядывать фотографии — книга оказалась фотоальбомом. На самой большой карточке он узнал старика-сапожника с женой, Винь, Лая, а рядом с ними стоял неизвестный красивый рослый парень в пилотке. Они были увековечены фотографом у самых дверей харчевни. Вывеска оказалась в кадре, и можно было без труда прочитать надпись: «Харчевня «Свежесть».

— Это твой брат Кха? — спросил у мальчика Кхэу.

— Вы его знаете? Скажите, правда, что у них скоро будет наступление?

Кхэу ему отвечал уклончиво, что, мол, в свое время все начнут наступать, и врагу тогда придется туго. Потом он отошел к большому квадратному столу, стоявшему посередине комнаты.

Мужчина в иностранном военном мундире поднялся со стула и, дожидаясь, пока с него получат деньги, говорил сидевшему за столом вьетнамцу (по всему судя, это был артиллерийский офицер):

— Ну, если они снова завели старую песню, значит, история их ничему не научила. Водители транспортеров — молодцы! Они прошли во Вьетбаке хорошую школу. Я-то их видел еще в сорок седьмом году на понтоне у Бинька, когда девять орудий до полудня не могли переправить. Я предпочел тогда не критиковать их. Первый шаг всегда труден. Зато теперь, после трех лет войны, я восхищаюсь ими, считаю их гордостью революционной армии Вьетнама!..