Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

— Обязательно сходите. Теперь самое время. И сандалии ваши готовы…

Народу в пригород набилось — не протолкнуться. Не верилось даже, что днем еще он застал здесь всего лишь двух или трех милиционеров, нескольких рослых чернокожих солдат из африканского подразделения да изнывавших от безделья брадобреев. Днем вокруг ничего не было, кроме груд битого кирпича, замшелой черепицы и густых древесных крон. Редкие прохожие слушали тишину и шелест листьев, и им казалось, будто здесь дикий нетронутый лес, где птицы спокойно вьют свои гнезда. Кхэу подумал даже, что все эти люди, спешившие с корзинами, коробами и коромыслами к рыночной площади, и впрямь похожи на птиц, слетевшихся к своим гнездовьям.

Шум голосов, обрывки восклицаний и разговоров текли в сумерках над дорогой. Сандалии из белой и черной резины, из невыделанной кожи шуршали по асфальту размеренней и звучнее, чем веники из листьев, которыми по утрам метут улицы. Люди шли вереницей, обгоняя друг друга, торопливо огибая груды кирпичного боя, кто-то задерживался на дороге посреди импровизированной толкучки, где под соломенными навесами торговали поношенным платьем и прочим старьем. Все направлялись к базару — пешком, на велосипедах, верхом. Старики, дети, женщины, мужчины толкали друг друга, перекликались и галдели. А сквозь толчею степенно и невозмутимо двигались быки; солдат вел их на веревке, привязанной к продетым сквозь ноздри кольцам. Люди проталкивались к быкам поближе, разглядывали, ощупывали их. Быки явно вызывали всеобщий интерес. Барышники семенили следом за солдатами, долдоня, как заведенные:

— Уважаемый, а уважаемый!.. Продайте быков! Вы ведь в горах за них отдали, верно, тысяч семь. А я вам отсчитаю десять… ну хорошо, двенадцать. Почти вдвое против прежней цены.

— Уважаемый, продайте…

— Продайте быков…

— Да нет же, нет! Говорю вам, они не продажные! — повторял, обнажая в улыбке черные зубы [162] В старину во Вьетнаме юноши и девушки, достигнув шестнадцати — семнадцати лет, красили зубы в черный цвет, что считалось как бы общепринятой эстетической нормой и хорошо сохраняло зубы. измученный барышниками солдат. — Быки куплены для всей части. Как же я вам их продам?

Народ спускался на торжище с гор, поднимался сюда с равнины, — разный говор, непохожая одежда. Кхэу чудилось, будто здесь пролегает какая-то неведомая граница. В толчее у него занемели руки, болезненно ныли плечи. Но он все глядел и глядел по сторонам и никак не мог наглядеться. К тому же он еще высматривал в толпе приятеля, которого тоже командировали на равнину учиться на политкурсах. Тот задержался в части, и они сговорились увидеться здесь, на базаре.

Перед ларьком, где торговали заграничными медикаментами, какие-то люди, присев на корточки, выбирали лекарства. Кхэу уставился на крайнего, потом, усмехнувшись, подошел и с маху хлопнул его по плечу. Человек обернулся, и Кхэу, увидев совершенно незнакомое лицо, смущенно забормотал извинения. Да и мудрено ли сейчас ошибиться: все командиры, партработники, служащие одеты на один лад.

Пройдя базар насквозь, он вышел в продуктовый ряд. На прилавках и в плоских корзинах зеленели груды салата и пахучих трав, белели корневища маниоки, алели тонкокожие помидоры. Рядом искрились серебром крупицы соли, дергались и визжали заточенные в редких плетенках свиньи, кудахтали взъерошенные куры, вяло поводили клешнями связанные бечевой — по десяткам — крабы. Шум и галдеж стоял невообразимый.

Кхэу снова прошел насквозь весь базар, потом в третий раз пересек его из конца в конец. Покупатели и продавцы пялили друг на друга глаза, размахивали руками, кричали, плевались и божились; товары переходили из рук в руки, деньги появлялись из сумок и карманов и исчезали в чужих кошельках.

Он подошел к лавкам с разноцветным полотном, оттуда перешел к высившимся на прилавках стопам писчей бумаги — заграничной и местной. Что удивило его, так это изобилие полотенец: простых, вафельных, махровых, больших и малых. «Да-а, — подумал он, триумф гигиены налицо!..»

Он не понял сперва, почему все цвета и краски приняли вдруг желтоватый оттенок, и лишь потом сообразил, что не заметил, как в торговых рядах зажгли фонари, лампы, коптилки. И при свете их ему показалось, что людей на базаре стало вроде поменьше.

Услыхав какой-то непонятный звон, Кхэу протиснулся сквозь толпу и замер. В этом малолюдном углу базара он увидел замысловатое сооружение, состоявшее из обшарпанного черного ящика с торчащими наружу наподобие бинокля окулярами и треноги, возносившей ящик над землей. Рядом восседал старик, владелец диковинного агрегата. Он стучал палкой по пустому котлу и, распевая на старинный лад фразу за фразой, призывал прохожих насладиться созерцанием содержавшихся в ящике фотографий. С презрением поглядывая на окружавшие его ларьки и лавки, где покупателям предлагались пошлые житейские блага, старик приглашал прохожих обогатить свой бессмертный дух, перенестись в мгновение ока на другой конец света и увидеть события, навеки вошедшие в историю. По его словам выходило, будто они, вдвоем с черным ящиком, радуют земляков вот уж который год, еще «со времен империализма». Полному политическому разоблачению империализма был посвящен специальный куплет его нескончаемой песни. И Кхэу, завороженному скрипучим голосом старика, казалось, будто именно он, этот старец, изобрел фотографический аппарат, а заодно и самолично участвовал во всех выдающихся событиях века.

Протянув старику деньги, Кхэу приник глазами к окулярам и увидал некое подобие корабля, из трубы которого, как из носика кипящего чайника, валил густой пар.

— Первая из двенадцати великих и незабываемых картин! — возгласил старик. — Бой в Нячанге [163] Нячанг — город и порт в Южном Вьетнаме. , обстрел французского миноносца…

Перед глазами Кхэу появилась новая фотография, запечатлевшая, по словам владельца аттракциона, «сражение на фронте реки Меконг». Потом он увидел «партизан в джунглях Тэйнгуена» [164] Тэйнгуен — плоскогорье в Южном Вьетнаме. и «уничтожение каучуковых плантаций в Намбо…» [165] Намбо — название Южного Вьетнама. . Да, мудрено было понять пояснения старика, а разглядеть толком его «великие и незабываемые картины» и того трудней. Вот, к примеру, старец возгласил: «Шестое марта!..» [166] Шестое марта — 6 марта 1946 года в Ханое было подписано предварительное вьетнамско-французское соглашение о признании государственного суверенитета ДРВ. Поди-ка разбери, кто изображен на выцветшем фото и чем вообще эти люди заняты? Кхэу давно уже понял, что хозяин черного ящика — шарлатан, а названья картинок и песни нарочно подобраны, чтоб половчее выудить деньги у доверчивых прохожих. Но он не отрывался от окуляров, потому что сам этот ящик и надтреснутый голос старика вдруг пробудили в его душе давние воспоминания детства…