Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

Пока бандиты обменивались новостями, Чекан и Рычагов зашли в палату. Чекан немного постоял возле кровати Резаного — как стоят в траурном карауле возле гроба государственного деятеля.

Резаный и впрямь был похож на покойника. Возле него возвышался лес штативов со всевозможными капельницами. Пациент казался мертвым. О том, что жизнь еще теплилась в его теле, говорили экраны осциллографов.

— Вот это сердце, вот это мозг, — принялся объяснять Рычагов назначение каждого из приборов.

— Мозг, говорите? — прищурился Чекан, вглядываясь в неровную линию на экране осциллографа.

— Тут проблема вот в чем, любезный, — сказал Геннадий Федорович, — дело в том, что пулю из его черепа я не извлек, а сейчас от нее очень многое зависит. Если его тряхнуть, то пуля может повернуться и тогда все мои усилия пойдут коту под хвост.

— А почему ее не вытащили? — задал резонный вопрос Чекан.

— Вытащить ее было невозможно. Честно говоря, я боялся, шансы были минимальные и я решил оставить все как есть. Если дело пойдет на поправку, то можно будет рискнуть, и попытаться ее извлечь. Но знаете, с подобными травмами люди, если выкарабкиваются, то живут потом по двадцать лет, и ничего.

— С пулей в голове?

— Да, с пулей в голове. Сколько таких случаев было во время войны! И даже в моей практике имелась пара ветеранов, которые дожили до сегодняшнего дня — один с осколком в голове, другой с пулей. А вот трогать его не стоит, нельзя его никуда перевозить. От вибрации пуля может сместиться. Не транспортабелен.

— Вот, черт подери, — пробурчал Чекан, поправляя белый халат, накинутый на плечи. — Так говорите, мозг? — взгляд Чекана вновь застыл на чуть зеленоватом экране осциллографа.

«Это же надо, — думал бандит, — о чем-то сейчас Резаный думает, иначе точка не прыгала бы. И вот, в этих изгибах зеленой линии зашифровано имя того, кто рискнул позариться на общак, а я не могу этого знать. Зашифровано то, где спрятаны деньги.

Чекан был абсолютно убежден в том, что напали на Резаного только по одной причине — выведать у него, где деньги, завладеть ими. Иначе не стали бы мучить ребенка, жену, всех бы просто перестреляли и ушли».

Злость закипала в его душе из-за того, что он не мог ничего поделать. И эта злость должна была найти выход.

Чекан огляделся и только сейчас заметил, что в просторной палате стоит еще одна кровать, на которой лежал Дорогин.

— Это еще кто?

— Мой пациент.

— Какого хрена он здесь делает? Что, нельзя Данилину побыть одному?

Рычагов пожал плечами.

— По-моему, ему все равно. Он ничего не слышит, ничего не видит. Так удобнее врачам. Другие палаты у меня заняты.

— Я сказал, Данилин должен лежать один! — резко заявил Чекан и сделал отмашку рукой, словно по взмаху его руки должны были незамедлительно выкатить лишнюю кровать из палаты.

— Один, так один…

Рычагов понял, лучше не спорить. В конце концов, деньги давал ему Чекан, и деньги немалые, а от Дорогина не было никакого проку. Да и вообще, он не знал кто это такой.

— Хорошо, переведем его в другую палату. Что-нибудь придумаю.

— Нужно придумать прямо сейчас, даю вам пять минут, большего времени у меня нет, — Чекан подвинул ногой белый табурет и сел возле кровати Резаного, положил руки на спинку.

— У меня тоже мало времени.

— И еще, доктор, не стесняйтесь. Если нужны какие-либо лекарства, если нужна аппаратура, то говорите, за этим дело не станет. Вы же понимаете, мы можем все. Для этого человека денег не пожалеем.

— Все зависит сейчас только от него.

Рычагов вышел за дверь и вскоре появились два врача из реанимационного блока.

— В шестую перевезите, — коротко сказал Рычагов.

Врачи недоуменно посмотрели на хирурга.

— Я сказал в шестую.

— Там…

— Да, знаю, что там трое.

— Вы же сами говорили…

Тем не менее, кровать, в которой лежал Сергей Дорогин, качнулась, и ему показалось, что он плывет, а затем и падает в бесконечно глубокую пропасть. Через минут десять падение закончилось. Он слышал голоса врачей, переговаривающихся друг с другом, слышал скрип штатива капельницы, передвигаемой рядом с его кроватью.

Затем вновь блеснул свет. Его везли из коридора в палату. Он помнил каждое слово, произнесенное Чеканом и хирургом, хотя не имел сил пошевелиться или даже открыть глаза.

— Теперь вы довольны? — спросил Рычагов.

— Порядок, доктор. Поправляйся, поправляйся, Саша, ты мне нужен живым, черт тебя побери. Ты обязательно выкарабкаешься, ведь мы с тобой, Саша, слышишь? — возбужденно говорил Чекан, глядя на восковое лицо своего подельника, своего друга Резаного, напарника и почти отца родного.

Через десять минут Чекан уже садился в машину. На прощанье пожав крепко руку Рычагову и заглянув в глаза, твердо сказал:

— Если что, если только он придет в себя и заговорит, сразу же позвоните мне. Я приеду. Я должен быть рядом с ним, слышишь, доктор, я должен быть рядом с ним. Сразу же позвони, я тебя не обижу. Ты же знаешь меня.

— Хорошо, нет проблем, — сказал Рычагов, ему уже надоел этот властный, наглый и одновременно трусливый бандит.

Но делать было нечего, жизнь диктовала свои правила поведения. В другой раз и при других обстоятельствах Геннадий Федорович послал бы к чертовой матери Чекана и его людей, всех тех, кто в последнее время, в последние пару дней наведывался в больницу так, словно бы здесь была великая церковная святыня и все ходят, чтобы ей поклониться.

— Надоели, мерзавцы, сволочи, подонки! — прошептал Рычагов и понял, что если сейчас он не выпьет коньяка, его настроение окончательно испортится.

Он взял бутылку, налил полстакана и выпил одним глотком, не смакуя, не держа во рту. Затем посидел и то лишь для того, чтобы почувствовать вкус.

«Ну, вот, немного легче. Кажется, приступ ярости прошел».

Рафик дождался, когда Чекан вышел из больницы.

«Так, уезжает, увозит с собой тех, кто провел ночь возле Резаного. Значит, теперь там сидят свежие люди, которые никого в больнице не знают — ни врачей, ни медсестер, — Рафик ухмыльнулся. — Теперь каждый человек в белом халате будет для них врачом».

Достать халат и белую шапочку не составило труда. Рафик шел по коридору, ему еще надо было попасть в реанимацию. Увидел старика в серой больничной пижаме, в больших тапках, который едва волочил ноги и что-то добродушно бормотал себе под нос.

— Эй, отец, — Рафик тронул старика за плечо.

Тот взглянул на Мамедова и заморгал:

— Добрый день, доктор.

— Послушай, отец, я здесь новенький, на практике, где реанимация?

— А, реанимация, я отлежал там две недели. Не дай бог место! Правда, врачи хорошие, обходительные такие, не то, что в общих палатах. Совсем другие люди, заботливые.