Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

— Что у меня с головой?

Рычагов пожал плечами, сцепил длинные чуткие пальцы, хрустнул суставами:

— С головой у тебя, вроде бы, все в порядке. Если видишь, можешь говорить и все помнишь.

— Лучше было бы, наверное, если бы я ничего не видел, ничего не помнил и говорить не мог.

— Возможно, да. Во всяком случае, ты себя пока так и веди.

— Как так? — спросил Дорогин.

— Я буду утверждать, что у тебя амнезия, как следствие черепно-мозговой травмы.

— Амнезия, потеря памяти…

— Да, именно так.

— А какой ваш интерес, доктор?

Рычагов улыбнулся:

— Почему ты везде ищешь какой-то интерес?

— Жизнь научила.

— В общем, интерес у меня есть, но я не хотел бы сразу открывать карты. Поверь на слово, зла я тебе причинять не хочу.

— Хотелось бы верить.

— А у тебя есть выбор?

— Вы, доктор, не даете мне его.

Рычагов подошел к окну, дернул на себя раму. Присохшая краска с хрустом отвалилась, в палату ворвался свежий воздух. Дорогину сразу стало легче дышать. Он впервые за последнее время почувствовал вкус жизни. Он никак не мог понять к чему клонит Рычагов, что ему надо.

«Вряд ли он догадывается о том, что я слышал бред своего соседа».

Рычагов вернулся к кровати, облокотился руками о спинку и взглянул в лицо Дорогину.

— Когда ты пришел в себя?

— Я не помню, дни не считал.

— Но ты пришел в себя находясь еще в этой палате? — улыбка была требовательной.

— Да, — признался Дорогин.

— Твоего соседа застрелили.

— Я знаю, слышал, — сказал Дорогин, — про это только и говорили в больнице, да и сейчас говорят только об этом.

— Вот и я заговорил.

Некоторое время мужчины напряженно смотрели друг на друга. Каждый думал:

«Что же думает другой?»

И так не могло продолжаться долго.

— Давай сделаем вот что, — сказал Рычагов, — ты у меня в неоплатном долгу, согласен?

— Согласен, — шевельнув губами, почти беззвучно проговорил Дорогин.

— Значит, вот что, любезный, две недели ты полежишь здесь. Можешь прийти в себя, можешь ничего не говорить. У тебя такая травма, что вполне могли быть повреждены и речевые центры. Ты можешь делать вид, что ничего не помнишь.

— Что значит — ничего?

— Ничего из прошлого. О подобных случаях я читал, и в случае чего могу сослаться на компетентные источники. Лечению, в принципе, такая болезнь не поддается, только по прошествии большого времени память может вернуться, и тогда все станет на свои места. Поэтому ты полежишь здесь две недели, а затем я заберу тебя из больницы. Ты даже можешь начинать пытаться вставать. Кстати, это тебе необходимо. Никому о нашем разговоре ни слова.

— Так я же немой.

— Я дам тебе работу, а потом ты будешь волен делать то, что захочешь.

— Какую работу?

— Ты поживешь у меня за городом. Я человек состоятельный, имею кое-какие секреты. А без помощника мне не очень удобно.

— Соблазнительно.

Еще около получаса Рычагов объяснял своему пациенту, как тот должен имитировать свою болезнь. Дорогин лишь изредка говорил «да», «все понял», «так и сделаю».

— Вот и прекрасно, если ты все понял. У меня ты надежно спрячешься от своих преследователей. Будем надеяться, они не знают о том, что ты жив.

— Если бы они знали, — повторил Дорогин, — то со мной было бы то же самое, что с Резаным.

— Так ты даже знаешь кличку Данилина?

— Слышал, охранники переговаривались.

— Понятно.

Инструкциям хирурга Рычагова Сергей Дорогин следовал неукоснительно. Он смог убедить всех в том, что он потерял память, а также способность говорить и слышать. Когда его окликали, он даже не вздрагивал, хотя слышал прекрасно.

Первыми звуками, которые он произнес, было нечто похожее на мычание, за что он и получил от сварливой старой санитарки прозвище Муму. Кличка прилипла к Дорогину мгновенно, уже вся больница называла его не иначе, как Муму.

Дорогин понемногу начал ходить, правда, пока еще придерживаясь за стену. Вот тут уж притворяться не приходилось, наоборот, он имитировал большую бодрость, чем та, которой он располагал. Ему не терпелось как можно скорее убраться из больницы. Сколько ни пытались у него добиться кто он, что он, и что с ним случилось, он в ответ лишь моргал и издавал нечленораздельные звуки, глухие и странные.

— Муму…

Рычагов на то и был Рычаговым, незаменимым и нужным всем, что смог договориться с милицией. Протокол, который держали на всякий случай, порвали. Бумагу подготовили на тот случай, если бы Дорогин умер. А поскольку тот выжил, начальник отделения милиции посчитал, что лучше будет не портить статистику нераскрытым происшествием. Претензий к нему никто не предъявлял. Дорогина отдали Рычагову. Тот посадил его в машину и одетого в больничную пижаму, коротковатую и поношенную, перевез в загородный дом.

— Пока не поправишься, будешь жить здесь. Вот твоя комната, маленькая, но зато уютная и теплая.

— Спасибо, — ответил Дорогин.

— За забор лучше не высовывайся, со сторожем и моей ассистенткой не разговаривай, а только со мной. Они должны думать, что ты немного не в себе, но довольно безобидный, хотя, глядя на тебя, в этом можно усомниться. Вот тебе мой спортивный костюм, свитер, куртка, располагайся.

Долго отдыхать Дорогину не пришлось, да он и сам не хотел этого. Надо было восстанавливать силы, начинать с малого. Не мог же он сразу дать своему израненному телу полную нагрузку. На второй день после того, как он оказался в загородном доме Рычагова, Сергей поднялся за час до рассвета. Вышел из дома и почувствовал себя свободным. Хотелось курить, но не так сильно, чтобы начать поиски сигарет.

«Раз хочется курить, значит, здоровье мое почти в норме. А живет доктор неплохо, на широкую ногу. Интересно, с чего это у него так много денег? Не платят же ему столько на государственной службе?»

Дорогин прошелся вдоль живой изгороди. Вечно зеленую тую не подстригали как минимум год. Дорожку, вымощенную булыжником, устилали желтые листья, мокрые и приятно пахнущие. Дорогин шел, разгребая их ногами, небо уже светлело.

Вскоре показалось и солнце. Его восхода бывший каскадер дождался сидя на деревянной лавочке возле сарая. Он смотрел, как с большого клена, стоящего у бетонного забора, медленно падают большие, похожие на растопыренные ладони ярко-оранжевые листья, падают и ложатся на землю. Под кленом было огромное оранжевое пятно. Сергей Дорогин смотрел на все это широко открытыми глазами — так, словно бы никогда в жизни ничего подобного не видел.

Он услышал скрип двери, затем негромкое бурчание, незлобные ругательства. Голос принадлежал мужчине, прокуренный, Дорогин определил это сразу, но продолжал сидеть неподвижно, словно скульптура, лишь взглядом следя за медленно падающими листьями.